«Все-таки я найду!» — упрямо думала Тампер, листая картотеку заочников в университете.
А коллеги-генетики со всего мира бомбардировали Софью Ильиничну письмами в длинных красивых конвертах: «С нетерпением ждем Ваших новых статей...», «Чрезвычайно заинтересованы в результатах...», «Необходимо срочно сравнить наши данные...» Требовали коллеги, требовала промышленность, подгоняла академия...
Вечернее одиночество каждого из них в соседних комнатах лабораторного корпуса оставалось свято: каждый вел свой поиск.
Поэтому в один из туманных июньских вечеров Тугарин немало удивился, услыхав за спиной голос Софьи Ильиничны.
— Извините, Герман Александрович, я подумала, это важно не только мне, но и всем. У нас намечено несколько семинаров на сезон, а ведь собираться совершенно негде, согласитесь. Нужно бы что-то вроде гостиной...
— Да, с вашей шхуной, видно, не успеть, — задумчиво проговорил Тугарин, с трудом переключаясь на чужой строй мыслей.
— Я тут думала, — продолжала Тампер. — Сами видите, народу прикомандированного избыток, за день устаешь от разговоров ужасно. Отгородите левую веранду от коридора, место пропадает, вам не жаль? Возможно, и утеплить удалось бы, на мой взгляд...
— Н-да, задачка. — Тугарин снял очки, чтобы не видеть полных надежды глаз Софьи Ильиничны. Отказывать ей было неудобно, да и потребность действительно назрела. — Вы знаете, с материалами трудно, добывать их надо кому-то. Потом все силы брошены сейчас на объекты марикультуры или с ней связанные.
— И моя лаборатория, по-моему, должна стать одним из таких объектов, — не очень уверенно сказала Тампер.
— Ваша? — с сомнением переспросил Тугарин. — Вы имеете в виду селекционные работы по гребешку? Но речь, Софья Ильинична, идет не просто об эпизоде, который может быть использован в разных программах. Нужна хоздоговорная тема, тесный контакт с технологией, с Соловьевым. Может быть, научное кураторство с вашей стороны? Тогда будет иной разговор, понимаете?
— Позвольте, но я впервые слышу об этом! — повысила голос Тампер. — Ни на ученом совете, ни на защите годовых программ ни слова...
— Я тоже услыхал совсем недавно, — улыбнулся Тугарин миролюбиво. — И очень хорошо, что вы напомнили. Следовало бы собрать всех по этому поводу, но мне казалось, станция давно знает...
— Откуда этот прикладной поворот, объясните же! — нервничала Тампер. — Самоуправство какое! Мне теперь вовсе не до того. У меня коллективные работы с москвичами, с латвийской академией, с французами, неужто некому больше заняться несчастным гребешком?
— Директору виднее, — уклончиво заметил Тугарин и почувствовал, как растерянность Софьи Ильиничны вдруг придала ему уверенности и спокойствия в подходе к проблеме, над которой сам мучился не один день. — По крайней мере, Зайцев теперь на коне, а что касается нас, может, не стоит принимать все так близко к сердцу? Идеи рождаются и умирают, а жизнь себе идет потихоньку. Давайте решим с гостиной, чтобы и эта идея не осталась в нашем воображении. Чем вы сами можете помочь — материалом, людьми?
— Вы на днях визировали заявление, я техника нашла. Пока он себе жилье устраивает в доме на дюнах, но вы забирайте его. А материалов, может, Борис Петрович от аквариальной немного отрядит, мы с ним привыкли выручаться.
— Как его искать, вашего техника?
— Феликс Баринов. Кажется, он в доме на дюнах один...
Утром на пути к дюнам Тугарина сопровождало назойливое ощущение промашки. Мог бы и сам догадаться! Гостиная в лабораторном корпусе нужна всем. Тогда научное общение можно будет планировать, наконец, иначе просто немыслимо! Нужен график семинаров по темам, лекций; полезно бы и городских, из института, привлекать сюда. Без этого потонешь в бесконечных делах стройки и снабжения, наука на станции отойдет на второй план. Сам-то ничего, здесь потонул, там вынырнул, а вот науке хуже: остановиться она не может. Она — как частица высоких энергий, несет в себе ошеломляющие возможности, а останови — и нет ее.
Так что, пока не свелось все многообразие исследований на станции к промышленным задачам воспроизводства нескольких видов — надо спешить, надо строить. И гостиную тоже. Взлетай, как изволил выразиться Князев. Развивайся! Остановишься — исчезнешь...
Сзади на дороге послышался невнятный шум. Тугарин привычно отошел к обочине, пропуская машину, и оглянулся. То, что он увидел, на машину было совсем не похоже. Подгоняемый облаком встревоженной пыли, летел по дороге всадник на диком гнедом коне. Жеребец мотал головой, взбрыкивал, но всадник, судя по всему, не впервые сидел в седле и дело свое знал.
Впрочем, всадник сам по себе не так удивил бы Тугарина, не держи он в левой руке солидную связку гибких струганых досок, сухо щелкающих при каждом взлете конского галопа. Кроме того, за спиной у него, подвешенная наподобие рюкзака, вспрыгивала белоснежная фаянсовая раковина для умывальника.