Ордынец-татарин так не хаживал по Руси, как прошел до Новгорода российский царь – огнем и мечом, свирепым зверем, лютым убийцей, за злодеяния которого он даже не мог быть в ответе, – так велики они были, и так невосполнимы были понесенные Россией потери. В крови утопил Тверь и вырезал попутно мелкие города и посреди зимы подошел с дружинами к Новгороду. И для великого сего города наступил конец света, ибо схвачены были и заточены святитель с церковниками, и начался грабеж домов, храмов, монастырей, и открылся суд над горожанами и страшное их истребление: десятками и сотнями, не дав в оправдание и рта раскрыть, не внимая мольбам их и плачам, скидывали с моста в Волхов – и жен, и детей – младенцев не щадили нехристи, а кто всплывал, того дружинники, плавающие в лодках, топили шестами и баграми или пробивали топорами головы. На городище же далее шел суд, и была пытка. Показали новгородцам, что дознание – это целая наука, в коей царь и его слуги значительно преуспели; на малом пятачке, где от крови стаял снег, творился такой кошмар, от одного вида которого здоровые люди сходили с ума; а чтобы не было свидетелей того кошмара, судили и тех, кто видели его, – за то, что видели; кого на месте не замучили, не забили, того с моста же сбросили. Потом за новую сотню брались, железными крючьями ковыряли в мозгах, выковыривали новгородскую измену; окоченевших мертвецов складывали в кучу, подобно поленнице дров, потом и их прятали на дне реки… Уже тишина стояла над Новгородом: некого и незачем было пытать – все выпытали; колокола не звонили – поснимали колокола; не лаяли собаки, ибо и их постигла участь хозяев; туда-сюда раскачивались в ветре двери остывших домов, во храмах же изредка слышались скрип и скрежет – там слуги государевы обдирали иконостасы – те, что в первые дни не успели ободрать; а государя мучила изжога. Крушили лавки и склады, забивали и бросали на месте скот, портили рухлядь, рассыпали зерно; муку и соль втаптывали в снег; баб новгородских, избежавших суда, судили походя – те, кто еще не насудился, – на снежной постели судили, на трупе мужа; одну бабу бывало судили целой толпой. Головы собачьи отсекали, вязали к поясам; метлами следы заметали: не было Новгорода, не было! и не было злодеяний – правилище было, чтоб на Литву не оглядывались, чтоб измены не замышляли, а если и было что, так не царь в том виновен и не слуги его, но виновен мятежный Нимен-архиепискои, и на его душу, и на его бессовестное сердце падут вся пролитая кровь и проклятия, и стенания, и невиданное доселе разорение. Не многим новгородцам удалось в то побоище уцелеть. Часть людей нашла все же спасение в бегстве – бежали в Сольвычегодск и в Великий Устюг; некоторые умельцы спрятались в дальних монастырях – и в том же Соловецком монастыре; но многих мастеров царь Иоанн увел с собой, намереваясь поселить их в Александровской слободе. А те новгородцы, что остались на развалинах и пожарищах, были тихи и малочисленны… До шести недель гостили государь и люди его в Новгороде, и из Новгорода государь правил Россией, а после Новгорода подумывал Иоанн погостить и во Пскове; и уже подошел с войском ко Пскову, но пощадил сей город, умилившись звону его колоколов, смягчившись гостеприимством и кротостью горожан и убоявшись обличений и страшных пророчеств юродивого старца Салоса Николы.
До Данцига добрались тремя судами без происшествий и в короткий срок. Далее имели только одного спутника – корабль Фареркомпании. О каперах в эти дни ничего не было слышно, они уже пару недель как не появлялись на рейде Данцига и не раздражали своим присутствием купцов и ратманов. Здесь нужно сказать, что за последние два года мощный флот датского короля в нескольких сражениях изрядно потрепал каперов Сигизмунда; и если датчане не уничтожили их полностью, то уж наверняка коротко остригли им крылышки. Каперы не чувствовали более былой безнаказанности и, позабыв про наглость, ходили теперь с опаской, хотя и не оставляли своего ремесла… Месяц надеялся на скорое и тихое возвращение в Любек, однако марсовым сказал не расслабляться и не дремать, ибо, пока каперы не уничтожены полностью, нужно быть готовыми к встрече с ними. Датчане своими умелыми действиями не раз уж загоняли каперов в угол, поэтому каперы, чтобы выжить, должны были стать хитрее. Того и гляди, угодишь к ним в ловушку!…
Милях в двухстах от Данцига заметили какие-то корабли. Марсовый прокричал, что видит их на западе два или три – точнее не разобрать, большое расстояние. Месяц решил, что три корабля против двух – еще не велика угроза, и держал прежний курс.
– Вижу четыре корабля… – рассмотрел наконец марсовый. Но это уже ни для кого не являлось тайной. Пытались по флагам различить принадлежность судов, но не удавалось еще, так как было далековато.
– Еще корабли!… – крикнул Андрес. – Смотрите! Два корабля справа…