Рыцари морских глубин

Старослужащие подводники — «годки», опытные моряки, в мечтах своих уже находящиеся дома, в объятиях любимых девушек, не испытывают ни малейшего желания во время учебной аварийной тревоги надевать на себя спасательное снаряжение. Тем более, возиться с какими–то там пластырями, раздвижными упорами…

Луч фонаря главстаршины Голычева выхватил из тьмы испуганных, оробевших салаг, столпившихся в проходе на верхней палубе отсека.

— Всем заштатникам надеть аппараты «ИДА‑59»! Живо! Включиться в дыхательную систему! — командует Голычев. Всё делаем в темноте, сшибаясь лбами, натыкаясь на выступы механизмов и всякого оборудования. На минуту Голычев включал вонарь, и свет чуть брезжил, проявляя смутные, размытые сквозь стекла масок фантастические, мятущиеся фигуры.

— Взять раздвижной упор, пластырь, заделать пробоину! Даю воздух в отсек для создания противодавления, — объявляет Голычев. Высвечивает на подволоке большой красный вентиль и выключает фонарь, чтобы не мешал открывать клапан. Тишина и мрак снова окутывают нас. И тут, честно признаюсь, я чуть не обделался со страху: с таким оглушительным грохотом и рёвом ворвался в отсек сжатый воздух, что у меня всё оборвалось внутри. Как будто сотня истребителей разом включили форсаж над моим ухом. Если бы не загубник во рту, наверно я бы дико заорал — столь ужасающе громким в кромешной тьме наглухо закупоренной железной цистерны — каковой, по существу, является отсек, был тот чудовищный рёв. Не знаю, как долго длилось это сумасшествие — мне оно показалось вечностью, но рёв стал стихать, и посвистев, прекратился совсем. Голычев, закрыл вентиль, изобразив противодавление. Так, для проформы… Тревога учебная и сами–то «годки и подгодошники» без аппаратов оставались. Да и Тушин с Конашковым без аппаратов находились у своих конторок, уверенные, что на жилой палубе с «пробоиной» без них управятся.

— Приступить к заделке «пробоины»!

Мешая друг другу, толкаясь в темноте, почти на ощупь кое–как приладили куски войлока, резины и обрезок доски к мнимой пробоине между подвесными койками, придавили нашлёпки раздвижным упором. Другой конец громозкого приспособления упёрли в стенку ракетной шахты. В районе миделя мы наложили пластырь или нет — остаётся гадать. Приложили там, где удобнее. А в другом месте, случись дыра в корпусе, вообще лучше не пытаться её заделывать. В межшахтное пространство — в пустоту — раздвижной упор не приткнёшь. Тем более, борта внутри отсека сплошь заняты приборами, аппаратурой, трубопроводами, кабелями и прочим оборудованием. Появится течь за механизмами — ни при каком желании не подлезть под них, не подсунуть пластырь, не прижать раздвижным упором. Водопроводную трубу прорвёт — попробуйте остановить воду, не перекрыв систему. А тут дикое давление… В темноте, в аппаратах, в теснотище, где не повернуться… Дохлый номер! Потому все на лодке понимают — заделка условной пробоины — фигня самая настоящая. Из года в год она «заделывается» всегда в одном и том же месте — на мидель–шпангоуте! Требует начальство, положено по инструкции играть такие учебно–аварийные тревоги — сыграем! Заткнём дыру хоть подушкой, хоть валенком!

Наш «бычок» спешит доложить:

— Центральный!

— Есть центральный!

— В четвёртом отсеке «пробоина» заделана, «течь» устранена!

— Есть четвёртый…

К этому времени «нейтрализовали сероводород» в пятом отсеке, «потушили пожар» в шестом, в первом и на камбузе. Вспыхнул свет. Мы в аппаратах, как из другого мира: кто из нас есть кто — не узнать!

— Отбой учебно–аварийной тревоге! — объявили с центрального поста. Сбросили с себя аппараты, сняли прорезиненные изолирующие спасательные костюмы — «ИСП‑60», смотрим друг на друга, словно впервые видим. Улыбаемся, хотя и не совсем отошли от потрясения, испытанного в темноте под рёв воздуха высокого давления. Переживали всё происходящее взаправду, по–настоящему.

— Хорошо смотришься, корешок, в гидрокостюме, — балдеет надо мной Петруха Молчанов. — Модный инопланетянин!

— Ты тоже на дэнди лондонского похож, — огрызаюсь я.

— Ну, что, салаги, подходи по одному!

Заранее годки припасли кувалду и обрез с морской водой, взятой при глубоководном погружении. Старшина первой статьи казах Байсултан налил в плафон солёной воды, поднёс матросу Чепелю. Николай глянул в нашу сторону, ища поддержки. Насмелившись, выпил. Старший матрос Деревягин «перекрестил» его кувалдой, смазанной солидолом, дал поцеловать её в холодное стальное темечко.

— Матрос Горбунов! — голосом, преисполненным важностью момента, вызывает Михаила старшина второй статьи Бойко. — Испей сию чашу Нептунову на верность царю морскому, братству подводников и флоту Тихоокеанскому!

Мишка берёт плафон, вздыхает:

— Сколько смогу… за стойкость и мужество!