Рыцари плащаницы

— Ты прав, рыцарь! — сказал Ярукташ, заметив. — Я хочу оставить эмира не только поэтому. Имад молод и глуп, он слишком много времени уделяет своим женщинам, но мало — делу. Его положение непрочно. Саладин возвысил его за храбрость. Это правильно, когда идет война. Но наступают мирные годы, которые требуют ума и изворотливости. У Имада их нет. Он неизбежно совершит ошибку и попадет в опалу, кто тогда защитит меня? У меня есть многое, но в одночасье не станет ничего. Поэтому я подарил свои земли родственникам, дал им золота — мы, армяне, всегда помогаем родным. Они примут меня в случае опалы. Но я не хочу ни у кого жить из милости, даже у близких. Ты отдашь мне казну, и я уеду в Сирию или Персию. Куплю хорошие земли, заведу табун и стану разводить лошадей. Хорошие кони нужны всем, я буду жить, как бек, никому не кланяясь.

— А твои воины?

— Пойдут со мной. Они клялись в верности мне, а не Имаду, и преданы только мне. Мой гонец, которого не заметили твои дьяволы, уцелев, не убежал, куда глаза глядят, а три дня следил за тобой, чтобы упредить меня. У него не было пищи, он спал на земле, но остался верен своему господину. Они пойдут за мной, поверь! В Персии мне нужны воины, там не всегда ласково встречают чужаков, тем более с мешками золота. Поэтому нет резона терять воинов здесь под стрелами твоих туркополов. Отдай мне золото и иди, куда хочешь.

— Придется ждать, — сказал Роджер. — Я пошлю двух туркополов, они привезут мешки.

Рыцарь тронул бока жеребца, но евнух остановил его.

— Ты уверен, что привезут? — спросил настороженно. — Не заберут себе?

— Твои привезли бы? — сощурился Роджер.

— Не знаю, — признался евнух после короткого молчания.

— Мои привезут. Они верят в клятву на Коране…

Роджер развернул жеребца и поскакал к своему отряду, не оглядываясь…

* * *

Сеиф с одним из туркополов ускакали, получив наставление от Роджера, и только тогда рыцарь подъехал к Иоакиму с Козмой. Придирчиво осмотрел их снаряжение, даже проверил, хорошо ли завязаны ремни на панцире Козмы.

— Будем ждать! — сказал коротко.

— Чего хотел евнух? — не удержался Козма.

Роджер пожал плечами:

— Чего желают все в Леванте? Золота!

— У тебя есть?

— Он считает, что да, — усмехнулся Роджер. — За золото согласен отпустить.

— Где возьмешь?

— В ущелье много камней. Я велел Сеифу не жалеть — набивать мешки доверху. Мелкими. Крупные будут выпирать, и нас разоблачат сразу.

Друзья смотрели на него, широко открыв глаза.

— Жадность застилает глаза даже умным, — сказал Роджер. — Евнух так стремится получить безанты, что даже не думает: для чего я припрятал их неподалеку? Какой в том смысл?

— Будем биться? — деловито спросил Иоаким.

Рыцарь кивнул.

— Скоро?

— Как только Сеиф приведет в ущелье отставшую пехоту. Я велел ему самых метких лучников из франков расставить на склонах, остальным спешиться и заградить путь у перевала.

— Зачем спешиться?

— Нанятые воины не умеют сражаться конными, они даже при обычном переходе отстали. Биться пешими им привычнее.

— Думаешь, справимся? — спросил Иоаким, окидывая долгим взглядом, взявшую их в кольцо сотню.

— Будь у меня десять моих рыцарей, даже не думал бы! — вздохнул Роджер и поехал к туркополам.

…Время тянулось медленно. Просто сидеть в седле на спине мирно щиплящего травку коня друзьям быстро наскучило. Иоаким первым бросил повод и спрыгнул наземь. Кузьма, оглядевшись по сторонам, последовал его примеру. Скоро и туркополы один за другим сползли с седел. Расстелив кошмы, они сначала помолились, кланяясь повисшему на южной стороне неба полуденному солнцу. Покончив с намазом, воины залезли в седельные сумки и принялись за еду. Козма с Иоакимом, пустив слюну, полезли за своим припасом…

Лишь Роджер остался в седле. Он сидел прямо, внимательно поглядывая то на войско евнуха, то вход в ущелье. Когда сарацины Ярукташа, насмотревшись на мирно обедавших пленников, без команды сотника принялись молиться и есть, рыцарь удовлетворенно улыбнулся в усы. «Отборные воины! Занимаются в поле! — мысленно передразнил он евнуха. — Совершенствуются в приемах… Настоящую кровь они видели? Чтобы сарацины воевали, как должно, над ними должен стоять Саладин! Без него вы стадо. Один рыцарь в бою стоит десятка мамлюков. Раб не жаждет умирать за хозяина, отчаянно биться за веру может только свободный человек. Саладину удалось пробудить в вас жертвенность под Тивериадой, но сейчас он далеко. Ты имеешь свободный доступ в гарем, Ярукташ, но ты не полководец. Нас надо было убивать сразу. А после пытать раненых о золоте. Выдали бы, сарацины умеют пытать. Мы тоже умеем…»

Полуденное солнце нагрело доспехи Роджера, струйки пота побежали у него по затылку и сползли на спину, но рыцарь даже не расстегнул завязки шлема. «Под Тивериадой было жарче, — думал сердито. — Сарацины жгли сухую траву, нас обдавало пламенем, а мы стояли. Посмотрим, как будут стоять мамлюки евнуха! Посмотрим…»