Рыцари плащаницы

Пехотинцы, стоявшие перед Роджером и его всадниками, без команды бросились вперед и принялись азартно добивать раненых и оглушенных падением с коней сарацин. Некоторые из воинов евнуха пытались отбиваться, но копья были длиннее мечей… Несчастные всадники закрывались подобранными на дороге щитами, выпавшими из мертвых рук, но это ненадолго отодвигало их гибель. Франки нападали с нескольких сторон, а щит закрывал только с одной… Двое самых ловких из спешенных сарацин сумели подобрать не только щиты, но и копья; прижавшись спиной к склону, они умело отбивали наскоки пеших франков. Одного убили метким ударом в незащищенное горло, двоих ранили в ноги. Заметив это, Роджер указал на отважную пару туркополам. Те молча натянули тетивы. Сарацины, получив по стреле в колено, сползли на дорогу, все еще пытаясь прикрываться щитами. Но в таком положении им было трудно действовать копьями; забежавшие с боков франки достали их дротиками, затем, уже тяжело раненых, долго и злобно кололи кривыми сарацинскими мечами, вымещая злобу за убитого товарища.

Будь на склонах ущелья лучники, равные по мастерству туркополам Роджера, или окажись число нападавших вдвое меньше, битва в Масличном ущелье превратилась бы в бойню, в которой сарацинам досталась бы одна участь — погибнуть бесславно. Но пехотинцы Роджера, отвыкшие от ратного труда, стреляли медленно и не слишком метко; всадников, попавших в западню, оказалась много, и командовал ими сотник, не потерявший присутствия духа. Гортанный крик, эхом отозвавший в ущелье, прозвучал над полем битвы. Сарацины в крайних рядах заслонились щитами, те, что оказались внутри, достали луки. Теперь стрелы летели вверх. Лучники Роджера были без панцирей и щитов; кольчужная рубашка, способная выдержать удар меча и дротика, не могла защитить от стрел. Трехгранные, каленые, увесистые наконечники теперь с лязгом пробивали кольчуги франков. Те падали на камни лицом вниз, и стрелы под тяжестью навалившихся тел пронзали их насквозь, буграми поднимая стальные рубашки на спинах воинов. Передовые ряды мамлюков евнуха, поняв тщету усилий преодолеть преграду из мертвых конских тел, тоже закрылись щитами, из-за которых ближние к ним лучники, стали обстреливать Роджера и его всадников. Туркополы отвечали, подняв прицел, но их стрелы, проносясь над сарацинскими щитами, летели слишком высоко, поражая дальние ряды конницы. Только арбалет Кузьмы пробивал щиты. Подбежавший Гуго взводил тетивы и подавал Кузьме готовое к бою оружие, но короткие стрелы-болты не всегда доставали врага и за щитами. Всякий раз, когда передний ряд воинов евнуха по незримой команде опускал щиты, и в лицо конным франкам вылетал, свистя, смертельный рой стальных пчел, сердца их замирали. В короткое время лучники Ярукташа убили двоих туркополов и ранили еще троих. Роджера, Иоакима и Козму спасали панцири и щиты, но кони их, раненые неоднократно, пошатывались, не в силах держать тяжеловооруженных всадников. Заметив это, Роджер приказал всем спешиться и увести лошадей. Теперь стрелы сарацин летели над головами франков, не причиняя им вреда. Но это было только короткой передышкой.

Лучники на склонах, ввязавшись в смертельную дуэль с превосходящим их по числу и мастерству противником, погибли быстро. Последние из них, уже неоднократно раненые, попытались убежать, но теперь уже сарацины вошли в азарт и расстреливали врагов, как зайцев, не жалея стрел. Вину свою за Тивериаду пехота франков смыла кровью…

Роджер наблюдал за гибелью лучников, скрежеща зубами. Когда последний франк, так и не добежавший до гребня склона, рухнул на камни, он опустил стальную личину на шлеме и велел всем изготовиться.

Прозвучала новая гортанная команда, и спешившиеся сарацины хлынули через баррикаду из мертвых конских тел. Сеиф, оставшийся невредимым туркопол и Козма стреляли по ползущей к ним человеческой реке без роздыха, но сарацин было слишком много. Под их напором сначала дрогнула и стала выгибаться, а затем рассыпалась шеренга пехотинцев Роджера. Теперь уже не было фронта противников, бьющихся в сомкнутых рядах, сражение распалось на ряд маленьких битв, в которых христиане превратились в медведей, облепленных стаями охотничьих псов.