Рыцари свастики

— Вот это да! Лирический экспромт гейдельбергского матроса! — Голос Герда немного поддразнивал.

— А ну тебя! — обиделся Роланд. — Я к тебе со всей душой, а ты опять оседлал своего гнедого Сарказма.

— Не стоит обижаться, Роланд, — примирительно заговорил Герд. — Лучше бы достал свое хваленое кульмбахское. Говорят, это самое крепкое пиво в мире.

Роланд притащил из угла комнаты ведро, где стояли бутылки с пивом. Он обложил их кусками льда, но лед уже расстаял, и бутылки стояли в холодной воде.

Пиво оказалось действительно отличным и в меру охлажденным. Потягивая его, приятели не спеша делились друг с другом новостями.

Роланд Хильдебрандт, сдав летние экзамены, завербовался простым матросом на все лето на торговое судно, обслуживавшее Гамбург фруктами и товарами из африканских и азиатских стран. Причин для такого решения, неожиданного для его друзей, да и для него самого, было несколько. Во-первых, ему не хотелось возвращаться под родительский кров и все лето выслушивать нудные наставления отца о смысле жизни и о том, как надо в ней добиваться успеха. Будучи не в состоянии осуществить свои глубокие познания на практике, Хильдебрандт-старший, считавший себя неудачником, еще при жизни решил обогатить своим драгоценным опытом единственного сына. Последний, однако, отнюдь не спешил лишать отца его последнего достояния и весьма критически относился ко всякой нематериализованной теории.

Во-вторых, ему хотелось немного заработать на следующий год. Как там ни говори, но, даже получая стипендию, что уже выводило его вперед по отношению к девяти другим студентам 21, Роланд должен был подрабатывать, чтобы продолжить нормальную учебу.

Он мог бы назвать еще немало веских причин своего решения, но две из них были наверняка для него важными. Ему хотелось в новой, непривычной обстановке избавиться, наконец, от своей потерянности, которая мучила его после разрыва с Эрикой. И кроме того, испытать себя, чего же он стоит как мужчина, может ли выдержать лишения и трудности сурового матросского труда. Где-то в глубине души он понимал, что это было бегство к бескрайнему, неведомому морю, бегство от самого себя, от мучивших его сомнений, от странного чувства неуверенности в собственной правоте, которое приходило к нему по ночам в мансарду и, тихо присаживаясь на краешек постели, молча смотрело на него осуждающими глазами Эрики.

Герд многого не знал, потому что о некоторых вещах Роланд боялся даже признаться самому себе, не то чтобы еще рассказывать кому-либо, пусть он будет и твой лучший друг. Но Роланд чувствовал, что Герд о многом догадывался сам, без всякой подсказки. И он был признателен и благодарен ему за это молчаливое понимание, за его участие, которое проявлялось буквально во всем. Герд ничего не сказал Роланду в тот вечер, когда у него состоялось бурное объяснение с Эрикой. Она была в день дискуссии в Гейдельберге. На нее ужасное впечатление произвела расправа озверевшей толпы над Вальтером Биркнером. Тот факт, что Роланд своими вопросами в аудитории «Максимум» разъярил некоторых оголтелых студентов и, как она ему сама сказала, попросту подзуживал их, вызвал у нее возмущение и послужил причиной их ссоры. В запале она наговорила Роланду немало обидных слов, которые обожгли его, как удары хлыста. Именно такая ассоциация возникла у него в тот момент: он сразу же вспомнил свое детство и холеного барона, который жил в своем имении за их школой и однажды, возвращаясь верхом с прогулки, застал у своего поместья двух мальчишек, которые, не подозревая своей дерзости, справляли малую мальчишескую нужду на свежевыкрашенные доски забора. Роланд на всю жизнь запомнил обжигающий укус его хлыста через правое плечо в щеку.

Но обиднее всего были для него ее последние слова:

— Мне так хотелось видеть в тебе идеал сильного, но доброго мужчины, умного парня, который понимает разницу между громкими, но пустыми понятиями и существом проблем, ждущих своего решения. Я мечтала увидеть тебя среди тех, кто протестует против оболванивания немцев в нашей стране, кто существует, чтобы мыслить. А ты? — Она даже задохнулась тогда от горечи и возмущения. — Для тебя идеалом оказалась студенческая корпорация…

Она махнула в отчаянии рукой и убежала прочь.