Рыцари свастики

Ганс Краузе безнадежно махнул рукой и уставился в окошко. Вебер помолчал вместе с ним, потом осторожно, но настойчиво спросил:

— А как случилось, что они узнали о вашей встрече с Биркнером?

— Меня тоже волновал этот вопрос, — сказал Краузе. — Я все время в больнице переживал, что подумает обо мне господин Биркнер. У меня были определенные подозрения. Когда меня навестил один друг из Объединения лиц, преследовавшихся при нацизме, он подтвердил мое предположение, что телефон нашей организации подслушивался. А я, старый осел, которого, видимо, ничему не научил Бухенвальд, не мог сообразить этого и вел разговор с господином Биркнером из нашей конторы. Кстати, он, наверное, не может мне простить этого?

Вебер внимательно посмотрел на Краузе. Но, судя по всему, старик был искренне растроган.

— Биркнер искал вас. Очень долго. Тринадцатого числа он выехал в Ульм на ваши розыски — и исчез. Как в воду канул…

При этих словах мертвенная бледность покрыла впалые щеки Краузе.

В плену подземелья

Очнулся Роланд от холодной сырости. Он с трудом открыл глаза. Сознание медленно возвращалось к нему после долгого и неизвестного отсутствия. Что-то больное и неуклюжее мешало ему во рту. Наконец он сообразил: это был его собственный язык, рассеченный от удара в челюсть. Мысли в голове ворочались медленно и болезненно. Их хотелось поймать на кончик языка и выплюнуть. Но они были вязкие и аморфные и никак не поддавались. В конце концов Роланду удалось собрать их вместе, как мокрую, вязкую глину, и слепить нечто примитивное и бесформенное, отдаленно напоминавшее один-единственный конкретный вопрос: «Где я?»

Мрачное, сырое подземелье давило на него и лишало способности ориентироваться. Но организм не сдавался и находил все новые и новые потайные закрома, где хранились последние остатки сил. Это был неприкосновенный запас на случай непредвиденных критических обстоятельств.

Эти силы, найденные в последний момент, вливались в ослабевшее тело, заставляли его двигаться и сопротивляться.

Роланд различал уже темные фигуры людей, которые молча копошились у стены сбоку от него. Он не мог понять, чем они занимались, да это, собственно говоря, его сейчас мало интересовало. Главное все-таки, где он находится? Он обвел глазами помещение. Тусклый свет фонаря в противоположном углу освещал лишь небольшую часть подземелья, выделяясь расплывчатым бликом в темноте. Роланд скользил взглядом по мрачным стенам. У него появилось пока еще неясное, но тревожное ощущение, что он уже здесь раньше был. Роланд гнал от себя эту нелепую мысль. И вдруг он вздрогнул: знакомый потолок вороном пошел на него. Он закрыл глаза и постарался успокоиться. Нет, сомнений быть не могло: он снова в подвалах замка, в том самом зале, где два с лишним года назад его посвящали в члены студенческой корпорации, где он проходил испытание кровью.

Темные тени, напоминавшие человеческие фигуры, перестали шевелиться, собрались вместе и вытянулись в одну шеренгу. Самые крайние держали горящие факелы, пламя которых освещало мрачный зал. Роланд вглядывался в стоявших людей, но узнать никого не мог. Все они были в темных длинных балахонах, перехваченных на поясе веревкой. На лица были надеты черные маски с разрезами для глаз. Они стояли молча и не двигались. Один из них — тот, что был сбоку от Роланда, отдавал указания коротко, отрывисто. Его голос звучал неестественно под сводами подземелья, и Роланд не мог различить в нем ни одной знакомой нотки. По знаку этого человека — вероятно, главного — двое вышли из шеренги и подошли с двух сторон к Роланду, который сидел, прислонившись к стене. Они подхватили его под руки и подняли. Так они стояли рядом с ним, держа его за руки все то время, пока главный говорил обвинительную речь.

— Для нашей корпорации сегодня день позора и час испытания. Мы, избранные тайным указующим перстом нашего магистра, представляем здесь волю наших товарищей, каждый из которых верит в наше справедливое решение…

Голос главаря звучал торжественно и размеренно, как бой колоколов по безвременно усопшему. И Роланд вспомнил много раз слышанные от Леопольда рассказы о тайных судах чести, которые устраивают члены студенческих корпораций над теми, кто нарушил клятву и корпоративные законы. По обычаю все члены корпорации приходят на ночное заседание в балахонах и масках. Магистр корпорации, вытянув руку вперед, назначает членов суда. Все, на кого показывал его палец, входили в состав присяжных. Первый назначенный становился главным обвинителем. Такой способ имел то преимущество, что оставлял в тайне выбор, исключая дальнейшую ответственность избранных. Их никто не знал, и они не знали друг друга, разве что по особенностям походки! Только магистр по одному ему известным принципам мог ориентироваться в выборе членов суда. Но это оставалось его личной профессиональной тайной.