Рыцари света, рыцари тьмы

— Я и лежала, — сухим голосом неодобрительно отозвалась мать, — но уже встаю, потому что мне гораздо лучше, чего не скажешь о тебе. Где ты была, дитя мое, и что тебя так раздражило?

— Слезы, мама. Я плакала от злости и унижения.

Голос Алисы, начисто лишенный модуляций, мог посоперничать в бесстрастии с материнским.

— Плакала? Отчего же, позволь спросить?

— От жизни, мама, и довольно, больше ничего не спрашивайте.

Лицо Морфии застыло от гнева, и она еще выше вскинула голову.

— Ты говоришь дерзости, и, хотя твои слова для меня не внове, они даром тебе не пройдут. А пока я предлагаю тебе пойти и хорошенько умыться, пока отец не заметил твоих заплаканных глаз. Когда избавишься от капризов и станешь немного полюбезней, можешь вернуться в наш круг.

Алиса круто развернулась и прошествовала в свои покои, прекрасно зная, что ни одна из королевских служанок не подняла на нее глаз во время всей пикировки. Принцессе для этого не требовалось за ними наблюдать: они бы ни за что не осмелились глазеть, понимая, что им жить с ней под одной крышей, поэтому не в их интересах было восстанавливать принцессу против себя. Конечно, они служили королеве, но Морфия, какой бы вездесущей и всезнающей она порой ни казалась, не всегда могла оградить их своим присутствием. Она не спасла бы их от Алисиной мести, вздумай они шушукаться об отношениях матери и дочери, пусть даже истинно родственных.

Морфия Мелитенская была для своей дочери Немезидой, неустанно отравлявшей ей жизнь. Сама Алиса признавала, пусть с неохотой и даже недовольством, что питает к матери особое уважение. Дело в том, что она считала королеву вдесятеро больше мужчиной, чем собственного отца, хотя, бесспорно, Балдуин, случалось, являл железную волю при управлении Эдесским графством. Но Алиса с детства убедилась, что ее грозная родительница управляла самим графом с не меньшей суровостью. За одно это достижение принцесса питала к Морфии почтение с тех пор, как достаточно выросла, чтобы понимать все последствия такого отношения. Но уважение не могло заменить любовь, и их материнско-дочерние чувства никогда не свидетельствовали о взаимном расположении. Королева и принцесса никогда не были настолько близки друг другу, чтобы подружиться, и как только Алиса поняла, чем это вызвано, она перестала мучиться.

В возрасте десяти-одиннадцати лет принцесса каждый свой поступок подвергала тщательному анализу, стараясь выяснить, какое влияние она оказывает на окружающих — будь то ее внешность, поведение или характер, — но неизменно вызывала материнское неудовольствие и неодобрение. Алисе никак не удавалось установить, что было тому причиной, и наконец она пришла к выводу, что объяснение кроется в ее наружной схожести с отцом.

Алиса унаследовала от Балдуина черты и цвет лица, золотистые волосы и светло-карие глаза. Она единственная из всех принцесс хоть немного напоминала графа. Остальные три пошли в Морфию, которая и поныне, будучи матерью четырех дочерей на выданье, славилась редкой красотой. Безупречные черты лица и нежное телосложение выдавали в королеве наследницу армянского аристократического рода.

Родив первеницу Мелисенду, как позже выяснила Алиса, Морфия сочла ее полным совершенством и пришла в неописуемый восторг, когда все в один голос подтвердили, что дочь является ее крошечной копией. К тому времени, как появилась на свет вторая дочь, то есть восемнадцать месяцев спустя, уже и речи не шло, чтобы новорожденная могла оспорить у сестры право на материнскую привязанность. Задолго до того, как Алиса начала разбираться в подобных тонкостях, Мелисенда превратилась в уменьшенный, но точный слепок с материнского образа. Ее даже одевали в те же самые тона — миниатюрное, удивительно хорошенькое создание, вызывавшее восхищенные охи и ахи у каждого, кому доводилось полюбоваться ею.

В отличие от нее, Алиса ничем не выделялась среди прочих. Ее внешность не была отталкивающей, но на фоне сестриной красоты казалась неинтересной и заурядной. Тем не менее вторая принцесса была, вослед отцу, сообразительной, весьма смышленой и неглупой. Со временем она многое для себя уяснила и, в частности, не раз убедилась в том, что ее привлекательная сестрица Мелисенда блистала красотой, но отнюдь не умом или понятливостью, и, в сущности, являлась бесцветной и скучной особой.