Рыцари света, рыцари тьмы

После этого он принялся во всеуслышание возвеличивать рыцарей-монахов и настоял, чтобы его приняли в орден в качестве почетного члена. Взамен граф одарил общину ежегодным пожертвованием в тридцать фунтов серебра, доставляемого из его французских владений. Его одобрение немало поспособствовало доброй славе бедных ратников. Сам Фульк, к которому весьма благоволила королевская семья, оказал несиюминутное внимание принцессе Мелисенде, старшей дочери Балдуина и наследнице Иерусалимского трона.

Гуг с трудом отогнал от себя мысли, связанные с прошлым приездом Фулька, и попытался сосредоточиться на текущих событиях. По счастливой случайности, он был первым, кого обрадованные Гондемар и Жоффрей Биссо встретили по выходе из туннеля. Их распирало от желания поделиться новостями, и де Пайен, хотя и был потрясен не меньше их величием открытия и невероятными последствиями, которые оно должно было повлечь, все же сохранил достаточное присутствие духа, чтобы наскоро успокоить собратьев. Следовало немного умерить их восторги, пока избыток чувств и душевный подъем ненароком не поставили под удар секретность братства, которую до сих пор с таким трудом удавалось сохранить.

Услышав его призыв соблюдать осторожность, оба монаха слегка смутились и притихли, но все равно их веселье лилось через край, поэтому Гугу пришлось отослать их еще немного поработать. Он подумал, а не позвать ли остальных и не объявить ли им об открытии.

Но созывать товарищей ему было недосуг, как некогда и утихомиривать смятение в своей груди. За все восемь лет упорного и изнурительного труда эта находка была первой встреченной на их пути вехой, по сути, доказывающей, что легендарные предания, к которым так стремились монахи, не чей-то вымысел, а надежды и усилия — не напрасны.

Услав собратьев обратно в туннель, де Пайен первым делом вынул из ларца старинную карту, желая сверить по ней направление, в котором монахи продвигались в течение последних пяти месяцев. Изначально они, по расчету Монбара, выдолбили вертикальный колодец на глубину шестидесяти восьми футов, а потом, опираясь на самые скрупулезные математические выкладки, на какие только были способны — двое из собратьев оказались весьма одаренными в этой области, — разработали метод пробных туннелей. Согласно ему работы стали производиться в северо-восточном направлении — на уровне, с их точки зрения наиболее подходящем для пересечения с другим коридором. В глубине души Гуг не сомневался, что никто из них не надеялся на получение каких-либо результатов: все знали, что вероятность такого пересечения была настолько мала, что сводила на нет любые расчеты. Надо было впасть в безумство, чтобы поверить, будто они, продолбив скалу вниз, а потом вдоль, непременно наткнутся на какой-нибудь подземный ход, вырытый тысячелетия назад. И тем не менее так и случилось.

От шороха за спиной Гуг обернулся так стремительно, что вошедший Сен-Клер немного удивился. Молодой монах остановился перед ним и слегка поклонился:

— Вы посылали за мной, брат Гуг?

— Посылал, Стефан, посылал. Как прошла беседа с патриархом?

Тот уныло кивнул:

— Наверное, хорошо. Он не считает меня одержимым.

— Конечно нет. Я сам тебе это говорил, прежде чем посоветовал обратиться к нему. Что же он сказал?

— Немногое. Он внимательно выслушал мой рассказ — все, о чем вы велели ему поведать, а затем попросил повторить все сначала. Слушая во второй раз, он постоянно прерывал меня вопросами, иногда очень странными и, по-моему, совершенно бессмысленными.

— Например, какими? Ты запомнил эти вопросы?

— Некоторые — да… — Сен-Клер глубоко и порывисто вздохнул, — в моем сне его почему-то очень заинтересовали цвета, хотя я о них и думать забыл.

— Цвета?

— Ну да, он таки настаивал, чтобы я их вспомнил, и когда я поднапрягся, то они сами всплыли в моей памяти, эти необычные цвета… Я даже затруднюсь их описать — желтые, фиолетовые, а еще пурпурные и красные… Когда же я их назвал, патриарх, по-видимому, потерял к ним интерес.

А под конец он стал меня убеждать, что, по его мнению, я вовсе не одержим. Он велел мне во всем уповать на Бога, говорил, что Господь меня не покинет, а еще поделился мыслью, что большинство моих мучений происходят от моей уверенности, будто я тяжко согрешил. Патриарх старался внушить мне, что я не мог согрешить, потому что не имел подобного умысла; но я столько раз наблюдал, как воины стояли над раскромсанными телами противников, которых они тоже убили неумышленно, то есть думали, что не хотели убивать. Но война есть война, а грех есть грех.

— Ясно. Говорил он еще что-нибудь?

— Только то, что я должен молиться, и тогда источник мучений, каков бы он ни был, понемногу иссякнет. Он сказал, что не скоро и не сразу, а лишь со временем.

— Значит, он считает, что ты можешь вернуться к патрульным обязанностям?

В голосе Сен-Клера послышалась явная издевка:

— А вы думали иначе, брат Гуг? Я езжу в дозор вчетверо чаще, чем все остальные братья. Разумеется, он не против, чтобы я вернулся к патрульным обязанностям, просто не счел нужным это уточнять.