Рыцари света, рыцари тьмы

Так, в одном из архивов старинного города Каркассона в Лангедоке он обнаружил копии хроник, записанных еврейским историком Иосифом.[21] Пристально изучив их — не без помощи наставников, которые десятилетиями штудировали эти пергаменты, — Стефан смог по достоинству оценить содержащиеся в них любопытные факты. В тех свитках он нашел замечательное по своему подробному подходу изложение политической и военной расстановки сил в современных Иосифу Иудее и Палестине. Сравнивая точку зрения забытого историка и жизнеописания, приведенные в «Иудейской войне» и «Древностях», с христианской доктриной, содержащейся в многочисленных современных манускриптах, Сен-Клер понемногу пришел к пониманию, а потом и к твердой уверенности, каким образом проповеднику Павлу удалось выхолостить учение Иерусалимского собрания. Взяв те изначальные верования за основу, Павел лишил их антиримского духа, царившего в еврейской среде, изъял из них запрет на язычество и потом, сразу после разрушения Иерусалима, создал из них христианство по своему собственному вкусу и для собственных целей — новую религию, политически приемлемую для тогдашних властей и для многоязычного населения Римской империи.

Не меньший интерес у него вызвал расцвет государственного христианства, начавшийся столетия спустя, в четвертом веке, когда император Константин[22] подверг Церковь романизации. В первую очередь внимание императора привлекла содержащаяся в ней угроза бунтовщичества, которую он поспешил искоренить. Старейшины ордена сходились на том, что, бесспорно, этим актом Константин явил беспримерную политическую прозорливость, поскольку при нем Церковь стала неотъемлемой частью имперской власти. Сей стратег раздал Папе и кардиналам титулы князей, но венцом его маневра стало предоставление слугам Царя Небесного вполне земного дворца, который отныне должен был свидетельствовать о ее мировом значении и — для тех, кому это еще было важно и нужно, — об окончательной смерти общественного движения, начатого Иисусом, Иаковом и прочими истинными зачинателями Иерусалимского братства.

Сен-Клер живо припомнил, какое возбуждение охватывало его при прочтении или обсуждении таких фактов. Новые сведения будоражили и пугали одновременно и при первом приближении попахивали вероотступничеством и ересью. Позже наставники разъяснили ему, что все эти несообразности тщательно задокументированы орденом Воскрешения. Хранящиеся в архивах пергаменты, некогда тайно вывезенные из Иудеи беглыми священниками и их семьями, впечатляют и разнообразием доказательств, и их древностью, и несомненной подлинностью. Как убедился сам Стефан, материала для исследования в них хватило бы на несколько жизней, и многие из его предшественников, архивариусов и антикваров за тысячу лет существования ордена посвятили себя изучению, переводу и толкованию тех старинных текстов.

Теперь Стефан неколебимо верил, что старинный орден Воскрешения в Сионе — единственный в мире прямой наследник Иерусалимского братства, и если его существование будет раскрыто, то ему грозит немедленное истребление от рук детища святого Павла, то есть христианской Церкви, которая за двенадцать столетий уничтожила всю оппозицию. Ее непрерывные и безжалостные усилия всегда были нацелены на защиту собственных интересов и достижений и на подчинение всего мира своей воле — той воле, которую, без всякого сомнения, сформулировали и распропагандировали обычные люди. Последнее положение заслуживало особого внимания, поскольку те, кого именовали представителями Господа, как-то: епископы, архиепископы, кардиналы, папы и патриархи — все они были простыми смертными. В суете мирской они не скрывали, что почти ничего не знают и еще меньше хотят знать о своем якобы бессмертном Предтече — Человеке, жившем в Иудее во время оно и умершем на кресте за подстрекательство к мятежу против Рима.

Теперь Сен-Клер был твердо убежден, что Павла скорее следовало называть своекорыстным пройдохой, нежели святым. У него достало сообразительности и авантюрной жилки, чтобы, столкнувшись с такой великолепной концепцией, распознать ее выгодность, а потом незаконно присвоить, слегка приукрасить и в конце концов превратить в самовоспроизводящийся организм — силу, вполне пригодную, чтобы перевернуть и перестроить весь мир, но использующуюся в основном для сбора пожертвований. Надо сказать, что века спустя император Константин не отстал от Павла в своем оппортунистическом устремлении и общался с Церковью лично и напрямую, перекраивая ее под себя и приспосабливая к собственным нуждам.

Впрочем, ко времени реформ Константина, то есть через три века после разрушения Иерусалима, семьи, изначально составившие орден Воскрешения, насчитывали уже пятнадцать поколений. Некогда прибыв на юг древней Галлии, они там и осели, и никто, включая их самих, даже не мог предположить, что их истоки и земля предков находятся далеко за пределами их нынешних процветающих владений.