Рыцари удачи. Хроники европейских морей.

А вот строки, написанные французом Гаусельмом Файдитом после возвращения из Четвертого крестового похода, примерно в 1205 году:

Нет! Хватит волн морских,

Докучных берегов,

Подводных скал крутых,

Неверных маяков!

Я насмотрелся их

За все свои блужданья,

Судьбы превратности познав

И в милый Лимузен попав,

Там честь и радости стяжав,-

Воздам молитвой дань я

За то благодеянье,

Что я вернулся, жив и здрав.

Трудно поверить, что между этими двумя стихотво­рениями - шестнадцать веков! А сколько еще подобных строк уместилось в этом промежутке! И - открытия Ис­ландии, Гренландии, Америки, Шпицбергена.

Контрасты Средних веков поразительны.

Ученые до сих пор не могут договориться даже о том, что, собственно, считать Средними веками. Когда они начались? С Великого переселения народов? Или с раскола Римской империи на Западную и Восточную? А может быть, с момента, когда умер Великий Рим и его место заняла Византия? А где конец Средневе­ковья? Ренессанс? Плавания Колумба и Васко да Гамы? Английская буржуазная революция XVII века? В разных странах и в разное время на эти вопросы отве­чают по-разному. Сходятся все в одном: Средневековье началось сразу же, как только окончилась античность. Но где же начало того конца, которым оканчивается начало?

Рыцарь. Средневековая гравюра.

Когда мы вспоминаем о Средних веках, нам прихо­дится напрягать память, дабы припомнить те крохи, что мы сумели почерпнуть из чересчур короткого и, надо признаться, скучноватого школьного курса. Кое-что до­бавили к школьному учебнику Вальтер Скотт, Стивен­сон, Рабле. Крестовые походы, рыцарские турниры, прекрасные дамы... Чаще вспоминается иное - мо­настырские оргии, «испанские сапоги», охота за ведь­мами... Мрачное Средневековье, затянутое дымом кост­ров инквизиции.

Все это было. Дам действительно называли прекрас­ными, что не мешало, впрочем, перемалывать их прекрасные кости в «испанских сапогах». И монахи занимались делишками, какие едва ли одобрит любой современный уголовный кодекс. Все это было.

Но было и другое.

Средние века (а этот период охватывает свыше по­лутора тысячелетий) - это время ломки старого мира и становления нового, это рождение всех европейских государств, обозначенных на сегодняшней карте, это Колумб и Петрарка, это саги Севера и сказки «Тыся­чи и одной ночи», это Кампанелла и Альберт Великий, это Рублев и Сервантес, это Абеляр и Вийон, это Бируни и Парацельс, это вся эпоха Возрождения (недаром же она пишется с большой буквы!) с ее титанами и пигмеями, это «Божественная комедия» Данте и траге­дии Шекспира. Об этом иногда забывают.

Средние века - это эпоха систематизации и осмыс­ления духовного наследия античного мира (вопреки запретам церкви), эпоха познания окружающего мира (вопреки страху перед ним) и гигантской аккумуля­ции всех видов знания (вопреки господству фантасти­ческих догм и идей). Все, абсолютно все подвергается сомнению.

Был ли в самом начале у мира исток?

Вот загадка, которую задал нам Бог.

Мудрецы толковали о ней, как хотели,-

Ни один разгадать ее толком не смог.

Через пять столетий после Омара Хайяма, автора этого четверостишия, кое-что уже стало известным, но за это «кое-что» подчас расплачивались жизнью или заточением. Гвидо, житель города Ареццо, пример­но в 1025 году изобретает четырехлинеечное нотное письмо - и ему долго приходится доказывать, что это и не наущение диавола (поскольку основной вид музы­кального искусства - церковные гимны и прочие благо­стные песнопения - Господь Бог даровал своей пастве без всяких нот, все же остальные куплеты бессмертия явно не заслуживают). Медики, рискуя взойти на костер, вскрывают трупы, чтобы проверить, так ли уж правы Гален и Гиппократ, а заодно посмотреть, как выглядит вместилище души, о котором много толкуют церковники. Галилей и Джордано Бруно не оставляют камня па камне от здания Вселенной, выстроенного Птолемеем. Универсальнейший ум своего времени Леонардо да Вин­чи изобретает на досуге ласты с кожаным аквалангом и делает наброски геликоптера. Сам превосходный ху­дожник, он, однако, завидует славе Микеланджело, и подозревают, что не без его участия разошелся по Италии слушок, будто бы Микеланджело обманом завлекал к себе в мастерскую нищих и бродяг и распинал их, дабы предельно правдиво изваять своих «Рабов». Скульптору, занимавшемуся анатомией два десятка лет, с трудом удалось отвести от себя удар инквизиции. О Луке Синьорелли говорили, что, когда умер его сын, горячо им любимый, он содрал кожу с еще не остывшего трупа и в течение нескольких часов создал анатомический «портрет» своего ребенка, дотошно за­рисовав все мышцы и сочленения.