В этом деле о прислуживании одна вещь больше всего возмущала Майлза. Годом раньше, до того, как он попал в Дельвен, Уолтер Блант, будучи в своём роде сибаритом и не желая мыться в общем чане на открытом дворе, да ещё в холодную погоду, приказал Дику, плотнику, изготовить и поставить в углу спальни особое корыто для нужд бакалавров, и каждое утро в обязанность кого-либо из молодых оруженосцев входило принести несколько ведер воды, чтобы наполнить эту ванну для избранных. И униженный вид своих товарищей, таскающих по утрам воду, будил в Майлзе бурю негодования.
— Скорее умру, чем стану выполнять эту гнусную повинность, — твердо сказал он.
Он не знал, насколько скоро его решимость будет подвергнута испытанию.
Однажды, недели через две после того, как Майлз прибыл в Дельвен, Бланту было приказано явиться к хозяину замка после вечерней трапезы в парадных палатах, которая, как правило, была не просто пиршеством, но своего рода церемониальным действом. Вечерний колокол ещё не возвестил отбоя, и юноши в своей казарме вовсю резвились, дрались на кулачках, гонялись друг за другом вдоль длинного ряда грубых коек, — словом, предавались обычному буйству в последние минуты перед сном. В зале горели ещё все восемь факелов, вставленных в торчащие из стен железные бра. Майлз и Гаскойн обороняли проход между двумя койками, отбиваясь от трех не в меру ретивых отроков, и Майлз держал в руке своё свёрнутое комом одеяло из овечьей шкуры, намереваясь запустить им в голову одного из противников, как только тот вынырнет из-за койки. В этот момент и появился принарядившийся Уолтер Блант, который направлялся в графские апартаменты. Проходя мимо Гаскойна, он небрежно бросил:
— Возможно, я задержусь у графа, тебе и Фолворту завтра носить воду.
Майлз остолбенело смотрел вслед его удаляющейся фигуре, всё ещё держа в руке шар из овечьей шкуры. Гаскойн невольно рассмеялся, глядя на своего ошарашенного друга и, положив ему на плечо руку, сказал:
— Майлз, ты не станешь нарываться на неприятности, правда?
Майлз не ответил. Он бросил на пол свой метательный снаряд и уселся на край койки.
— Я же сказал, что скорее умру, чем стану носить для них воду.
— Да, — согласился Гаскойн, — но ты сказал это в запальчивости.
Майлз безмолвно покачал головой.
Однако, в конце концов, жизнь всё расставила на свои места.
На рассвете его растолкал Гаскойн.
— Вставай, — орал он на ухо Майлзу. — Пора, мы опаздываем!
Ещё не очухавшись, Майлз начал суматошно вдевать руки в рукава своей куртки и натягивать сапоги. Окончательное пробуждение наступило только тогда, когда он понял, что наполняет водой одно за другим три кожаных ведра.
Солнце только вставало, бросая алый отблеск замка на шпиль башни. А во дворе всё ещё царил серый полумрак. Редкие, случайные звуки нарушали тишину раннего утра: кто-то кашлянул за окном одной из комнат, звякнула кастрюля на кухне, задетая сонным поварёнком, где-то скрипнула дверь, только петух за конюшнями то и дело подавал голос. В утренней тишине всякий звук казался резким и грубым.
— Ты предал меня, — сказал Майлз, нарушив наконец молчание. — Я ничего не понял спросонья, иначе никогда бы не пришёл сюда. Но что бы там ни было, я не стану таскать для них воду.
— Будь по-твоему, — резко ответил Гаскойн, — тогда я один понесу все три ведра. Лучше сходить лишний раз за водой, чем подставлять зад для пинков. Слава Богу, что я не такой гордый.
Он взял два ведра и направился к дверям.
Смущенный таким оборотом Майлз подхватил третье и догнал друга, взявшись свободной рукой за дужку одного из вёдер, которые нёс Гаскойн. Ему пришлось-таки выполнить ненавистную работу.
— Чего так долго? — гаркнул ражий «холостяк», когда они выливали воду в деревянную бадью. Сидя на краю кровати, он скреб пятерней свою лохматую голову.
Его начальственный тон привёл Майлза в ярость.
— А ты хочешь, чтобы мы летали тебе в угоду? — дерзко ответил он. — Крылья ещё не отросли.
Это было сказано достаточно громко, чтобы его услышали все. Младшие оруженосцы изумленно застыли на месте, а Блант от неожиданности присел на койку.
— Что, что? — прорычал детина. — Я, наверно, ослышался. Наглый щенок! За такие слова тебе башку расшибить мало!
Он презрительно уставился на Майлза, а тот ответил ему полным непримиримой решимости взглядом. Дело принимало дурной оборот, но Гаскойн и Уилкс оттащили своего друга назад прежде, чем он успел что-либо ответить.
— Самый неотесанный из проходимцев, которых мне приходилось видеть, — проворчал Блант, глядя ему вслед.
— Майлз… Майлз… — почти в отчаянии бормотал Гаскойн, — ты накличешь на себя большие неприятности. Ты настроил против себя всех.
— Ну и пусть, — кипя от ярости и обиды, ответил Майлз. — Вы что не слышали, как эти псы оскорбили меня при всех! Этот Блант назвал меня неотесанным проходимцем!
— Господи, — рассмеялся Гаскойн, — разве ты отесанный проходимец?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ