Рыжая

Отец и вовсе опустил голову, чтобы никто не заметил, как его «тронули» мои слова. Да, они его тронули, потому что он еще никогда не видел, как тихоня дочь так складно лжет. Его это безумно напугало, потому что высокие технологии хомони – сканер чипа – не могли не выдать лжи. Но отец и не догадывался, кого воспитал своей «любовью» и особым вниманием. А я намеренно загоняла его в ловушку. И либо он выдаст себя прямо при комиссии, либо настолько будет в ужасе, что не избежит сердечного приступа. Я надеялась на второе.

– Я говорю не о подарке вашего отца,– строго прервала сантименты женщина, и я сразу вернулась к ней, изображая недоумение.– Ваш отец несколько раз подавал запрос на разъяснение: кто каждый год присылает вам подарок.

Я растерянно поводила взглядом по полу и неуверенно предположила:

– Тогда, может, это мой брат? Он любит устраивать сюрпризы…

– Это не ваш отец и не ваш брат…

«Как вы правы!»– прошипело внутри меня.

–…их перевод кредитов легко было бы вычислить,– закончила женщина.– Не было ли каких-либо других необычных сообщений в течение всего того времени, что вы получали подарки? С вами никто не пытался познакомиться?

Я задумчиво пожевала губы и отрицательно покачала головой.

Хомони переглянулись, старший из мужчин кивнул для продолжения, и женщина задала новый вопрос:

– В вашей медицинской истории зафиксирована частичная дефлорация из-за травмы в одиннадцать лет. Что тогда произошло?

«Думала, и не спросите!»– коварно усмехнулась я, но погрустнела и жалостливо посмотрела на других женщин хомони.

– Тогда у меня была серьезная травма. Я неудачно упала. Брат и отец сразу же меня отвезли в медцентр. Там сказали, что все заживет… Когда начала учиться в колледже, я каждый год посещала врача, но мне всегда говорили, что признаки дефлорации сохраняются.

– Вы понимаете, как это скажется на вашей характеристике, ведь технически вы не чисты?– строго уточнила хомони.

– Понимаю,– расстроенно ссутулилась я.– Но я не в силах изменить прошлое… А с мужчиной я никогда не была…

– Что ж, это будет проверено до размещения вашей кандидатуры в базе невест. Последний вопрос: вы говорили правду?

Я широко раскрыла глаза и невинно-удивленным взглядом замерла на лице женщины – хомони.

– Да…– проронила еле слышно и немного обиженно.

– В течение пятнадцати дней вы не имеете права покидать Тоули. А далее все согласно выданным разрешениям…

После этого хомони так же степенно покинули дом, а у выхода меня уже ждал сопровождающий для поездки в медцентр.

– После обследования сразу домой!– прошипел отец в спину.

«Это угроза или страх в голосе?..»

Уезжая, я была уверена, что он ничего не сообщит Игнату, потому что тот на другой стороне Тоули, а его контакт временно заблокирован Тадеско. Но нервы сдавали, и, пока меня обследовали, я заставляла себя сосредоточиться на том, как продержусь еще пятнадцать дней.

* * *

– Что за чушь ты несла на комиссии?– вызверился отец, как только меня доставили домой из медцентра.

Он встретил меня на пороге. Но я бесстрастно окинула его взглядом и прошла в столовую.

– Стой на месте! Я с тобой разговариваю!– крикнул он в спину и вприпрыжку побежал следом.

Пришлось скрутить себя изнутри, чтобы не проломить ему череп. С отработанным спокойствием я достала термокапсулу и, начав готовить травяной настой, ответила:

– А что, страшно стало?

Молчание за спиной оглушило. Папочка был изумлен.

Залив травы кипятком, я медленно повернулась и впервые в жизни посмотрела на отца, как на мерзкого червя. Тот, выпучив глаза, подобрался и угрожающе пошел на меня.

– Кто дал тебе право так говорить с отцом?!

– Ты – отец?– презрительно усмехнулась я и, подпрыгнув, села на столешницу. Тот замер в полушаге от меня с перекошенным от негодования лицом.– То есть ты признаешь, что любовь к дочери – это полная чушь? И как же называется то, что ты чувствовал ко мне всю жизнь?

От неожиданности моего напора отец попятился и наткнулся поясницей на обеденный стол. Запыхтел, выпятил грудь и, оттолкнувшись от стола, сквозь зубы выдавил:

– Ты ее копия… Ненавижу!

– Ничего нового,– со скукой заметила я, болтая ногами над полом.– Только кому ты мстишь? Марии Малых давно нет…

– Зато есть память!– яростно потыкал он пальцем в свой висок, будто желая выдолбить оттуда все воспоминания.– Я любил ее больше жизни!

– Да ты болен!

Ублюдок чуть не поперхнулся. А я яростно спрыгнула со стола и будто вонзилась в его узкие зрачки испепеляющим взглядом.

– Чую мерзкий запах твоего вранья!– брезгливо проводя пальцем по его потному виску, вжимая ноготь в кожу, прошипела я.– Потому что никто не поступает так с ребенком любимой женщины…

– Что ты знаешь о любви, соплячка!– брызгая слюной, нервно отпихнул мою руку он.

А я уже чувствовала, как немеют пальцы, как кожа нестерпимо чешется, будто ее обжигают лазером, и перед глазами клубится тьма…

– Может, и ничего, но я точно знаю, что такое нелюбовь!– выговорила я на четком русском.

– Что ты несешь?!– крикнул он, а потом оцепенел.