Рыжая и кактус возмездия

— Так вкусно мне еще никогда не было… — простонала я, насаживая на вилку здоровенный кусок отбивной.

Посыльные уже давно свалили. Один через дверь, второй вышел в окно.

Спокойно! В процессе спуска никто, исключая проржавевшую пожарную лестницу, не пострадал.

А вот стол остался.

Остался и Габриэль.

Все еще окрыленный порывом устроить романтику, мужчина не покладая отвертки разбирал мебель на составляющие. Я же потащилась на кухню спасать ужин от переохлаждения.

Инстинкт, блюдущий девичью честь, первым оценил магистраль, проложенную к нашему сердцу через желудок, и громко хлопнул в ладоши, приказывая никому из внутренних надзирателей не расслабляться. Желудок радостно взревел.

Быстро разобрав пакеты с коробками, я кинула на поднос столовые приборы, парочку салатов, закуски и деликатесы, неопознанные даже по этикеткам с названиями, вышла в коридор и устроилась прямо на полу, подложив под попу подушку. Бессовестно ела и наслаждалась зрелищем.

Как говорится: возблагодарим же предков за хлеб и зрелище!

А посмотреть было на что.

Упарившийся Габриэль скинул пиджак и серую толстовку, давая возможность капать слюной от экстаза моему чувству прекрасного. Глаза в открытую любовались широкой спиной, перекатывающимися от напряжения мышцами, которые были видны даже сквозь черную майку, и сильными руками.

— Знаешь, обычно у меня не возникает проблем с тем, чтобы произвести на девушку впечатление, — признался Габриэль, продолжая потеть во благо романтики.

— Да неужели.

— Представь себе…

Начинающий специалист по мелкой чистовой работе с мебелью наклонился и совершил наглое нападение на подцепленный мною кусочек вкуснятины.

— К слову, давно хотела поговорить о твоих интрижках, — вспомнила я, наблюдая за тем, как Габриэль облизывает испачканные в соусе губы. — Та женщина, что вытащила меня из участка… Джулия Белл — или как там ее на самом деле?

— Мы не встречались, — отрезал Габриэль, ссыпая в кучку шурупы. — Просто пара моментов страсти, продиктованных адреналином, алкоголем и ее настойчивостью.

— Да я не о том!

Хотя вот это вот его «пара моментов страсти» почему-то подбешивало. Как можно с такой легкостью и пренебрежением говорить о сексе с девушкой? Это же не поход в тренажерный зал, где час-полтора потягал железо, попотел, сходил в душ и вышел обновленным!

— Джулия Белл… Она ведь воровка?

— Мошенница, — зачем-то поправил мужчина, словно была большая разница.

— Мошенница, — покладисто кивнула я, накалывая кусочек отбивной в соусе, и перешла к главному:

— Зачем тебе такая странная знакомая?

Габриэль наклонился, предлагая покормить его, стянул с вилки мясо, самым наглым образом попросил еще ломтик помидора. Пришлось подкармливать работничка.

— Ты будешь удивлена, но многие художники, скульпторы и коллекционеры прибегают к услугам воров в рекламных целях, — огорошил собеседник, активно работая челюстями.

В рекламных… Чего?!

— Не делай такое лицо, — усмехнулся Габриэль, откидывая в сторону очередную выкрученную ножку. — С тех пор как изобрели страховку предметов ценностей, которая покрывала бы потерю, рынок значительно поменялся. Обойти сигнализацию, артефакты и вынести что-то из музея или галереи под носом охраны и магов стало намного рискованнее. Вот почему воруют только или очень дорогие вещи, которые осядут в частных коллекциях, или произведения искусства, которые реально сбыть на черном рынке за очень приличную сумму, покроющую все риски. Каждое такое ограбление всегда сопровождается сильной шумихой в прессе, которая играет только на руку владельцу или художнику.

Габриэль поднялся и критически осмотрел то, что осталось от стола.

— Я платил Джулии. Она воровала мои работы, перепродавала и делала меня чуть более знаменитым в наших кругах, а себя значительно богаче.

Мужчина умолк, немного помедитировал, глядя на заклинившую столешницу, и… хладнокровно вынес ту с ноги.

Раздраженно гремя и проклиная все вокруг, столешница скатилась по лестнице и безвольно замерла внизу. Габриэль довольно улыбнулся. Я подскочила.

— Эй-эй, дикарь, полегче! Дед же покарает нас за любой скол, — всполошилась я, вклиниваясь между довольным мужчиной и проемом, чтобы ощупать последний руками. Но была грубо перехвачена и прижата спиной к стене.

Габриэль навис сверху, упираясь одной рукой о стенку у меня над головой, а вторую опустил на талию. Надо уточнять, что тоже мою?

— Лисичка попалась…

Я подняла голову, глядя в черные с намеком на тайну в глубине мрака глаза, и мысленно дала добро на поцелуй. Шокируя своей серьезностью, Габриэль медленно наклонился и замер возле самых моих губ, заставив сердце стучать. Почему-то кинуло в жар и дико захотелось прижаться к нему. Почувствовать ответное тепло и твердость его тела.

И поцеловать.

Предки, как же сильно я хотела преодолеть расстояние до его приоткрытых губ и поцеловать!

— Лисичка, — шептал мужчина, отстраняясь всякий раз, когда я пыталась встать на носочки и дотянуться до него.

Габриэль дразнил, вторгался в личное пространство, обещал долгожданное прикосновение губ и языков и не давал обещанного. И это распаляло все сильнее и сильнее.

Его рука перестала смирно лежать на моей талии, опустилась вниз, по-хозяйски властно ощупала нижние девяносто и поползла вверх ласкать спину и охотиться на молнию.

Мои собственные конечности, никогда не отличавшиеся особой смелостью по отношению к парням, поймали его за пояс штанов и требовательно притянули ближе.

— Лисичка… — ободрительно шепнул мужчина и вжался в меня бедрами.

Я задыхалась от тесноты, от желания и уже не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы закончить эту сладкую пытку.

Всегда думала, что самое приятное — это поцелуи. По крайней мере, именно от поцелуев, взглядов и прикосновений обычно сносило голову всем барышням из проглоченных мною книг.

Всегда думала, что самое приятное в близости — это сам процесс. По крайней мере, именно от толчков и громких стонов всегда приходили в восторг барышни из литературы с пометкой «для лиц, достигших совершеннолетия».

Но Габриэль открыл мне другую истину: предвкушение и ожидание может быть в сотни раз более неприличным, волнительным и сексуальным.

Бессильно застонав и, кажется, окончательно слетев с тормозов, я просунула ладонь под его футболку, погладила напряженный пресс, провела коготками, опустила руку ниже и требовательно сжала подтверждение его желания.

Габриэль охнул. Отстранился, развернул меня лицом к стене, толкнул и прижался всем телом.

— Моя маленькая порочная притворяшка, — хрипло посмеялся он, мягко прикусывая мочку уха.

Я застонала, громко и требовательно, наклонила голову, подставляя шею под дорожку поцелуев, спускающуюся вниз, и закинула руки назад, чтобы обнять его за шею и притянуть ближе.

Но, очевидно, Габриэль задался целью не играть по правилам.

Убрав мои руки, он опустился на корточки. Его руки легли на мои усталые за день суматохи щиколотки и решительно поползли вверх, попутно задирая подол платья.

И вот в этот КРАЙНЕ неподходящий для ограбления момент двое идиотов решили вломиться в книжный магазин.

Как мы это поняли?

Просто даже самый мерзкий и гиперактивный кот не в состоянии наделать столько шума. Коты не взламывают замки на входных дверях, не дышат так шумно и уж точно не топают как два здоровенных мужика, старательно крадущихся между стеллажами книжного магазина, укутанного во тьму, точно в одеяло. Да, и еще! Коты уж точно не орут, как человек, только что ушибивший мизинчик.

Габриэль встал и прижался ко мне. Его сердце бешено колотилось о ребра, грудная клетка ходила ходуном, а в штанах… в общем и целом, там все рассчитывало явно не на такой исход дела.

— Да что за невезение, — глухо прорычал Габриэль, зарываясь носом в мои волосы и крепко сжимая ручищами плечи. Я лишь согласно застонала в ответ.

Желание спускаться и устраивать разборки подняло голову, зевнуло и предложило отложить это дело. Жаба, душившая всякий раз, когда речь заходила о расставаниях с ценными пустяками, попыталась было квакнуть, но ее быстро заткнул сексуальный опыт, который уже нацелился заполучить новый урок и отступать не планировал.

Неизвестные самоубийцы громко протопали сперва в одну часть зала, пришли в тихое негодование и заспешили к конторке, где стояла касса с выручкой за день. Последовавший за этим звук был таким, будто кто-то не самый разумный попытался побрить железный лист острой бритвой. Причем руки цирюльника дрожали, а сам лист сопротивлялся.

— Клянусь, я сейчас кое-кого прибью.

— В очередь, красавчик! — кровожадно улыбнулась я и вывернулась из таких волнующих объятий. — Сейчас я покажу им книжкину мать!

Подхватив юбку, преисполнилась жаждой убийства и с воинственным видом двинулась вниз, но была поймана и обезврежена категоричным:

— Так, мать, в сторонку! — Габриэль решительно оттеснил меня, поравнялся и быстро чмокнул в нос. — Поднимись и прихвати что-то тяжелое, моя воительница.

Совет показался дельным, поэтому я даже спорить не стала. По возможности бесшумно поднялась на площадку, свернула в сторону кухни и вляпалась во что-то холодное и мерзкое.

Ругнувшись и отдернув ногу от мокрого, присмотрелась и только тут сообразила, во что влезла голыми ногами.

Воинственность моментально куда-то сбежала, оставив вместо себя низенький и вечный страх.

— Габриэль, — шепотом позвала своего защитника, отступая обратно, — тут следы…

— Что?

— Говорю, здесь чьи-то следы!

— Что?!

— Следы, Габриэль! Тут кто-то ходил в мокрой обуви!!!

— Что?!!!

Я раздраженно зарычала и сжала кулаки. Вот откуда это дурацкое ощущение, что мы миллион лет в браке?

За окнами сверкнула молния. Опережая раскат грома, позорно опоздавший за событиями, кто-то попытался вынести дверь, но перепутал с витриной.

Слава Предкам, дедушка поставил стекло с сеткой заклинания от погрома или категорически «случайно» брошенного камня. Витрина выдержала, чего нельзя сказать о нервах грабителей, на которых обрушился гнев Габриэля, прерванного в процессе соблазнения прехорошенькой девушки.

Снизу послышался звук потасовки, ругань и характерный звук падающих из шкафа книг. Кто-то болезненно взвыл, что-то громко брякнулось об пол и только предки ведают, почему дверь таки сорвалась с петель и на улицу под проливной дождь выскочили три полубезумных мужика.

— Стоять! — надрывал глотку Габриэль, пускаясь в погоню.

Я осталась одна-одинешенька. Это не считая кактуса.

И книг.

И странных следов наверху…

— А я уж начал переживать, что эти идиоты так и не выманят твоего дружка.

Взвизгнув от неожиданности, я подпрыгнула и развернулась.

— Ты! — выпалила, сжимая кулаки.

— Привет, детка.

С нахальной улыбкой победителя по жизни Тони отсалютовал вилкой и продолжал трескать прямо из контейнера еще тепленьких креветок в кляре. Моих, между прочим, креветок!

— Ты как сюда попал?!

Собеседник глянул на меня с тем особым выражением снисхождения, какое мелькает на лицах взрослых дядей, когда забавный карапуз спрашивает очевидные глупости.

— Перехватил курьера, нанял двух идиотов, чтобы отвлечь твоего пижона, поднялся по пожарной лестнице наверх и едва не стал тем, кто держит свечку и советует позы.

На улице шарахнул гром.

— Вот, слышала? — поднял вилку Тони. — Это упал уровень твоих требований к парням. Клянусь, меня едва не стошнило на ковер при виде ваших обжиманий у лестницы.

Я запоздало оправила юбку и обняла себя за плечи. Судя по крайне мерзким ощущениям, лицо стремительно заливалось краской стыда.

Тони хмыкнул и поплелся на кухню.

— Ты зачем пришел?

На фоне моей попытки быть грозной Тони оставался все таким же безмятежным оптимистом с повадками кота. Ну, знаете, того самого кота, которые заводятся в домах сами собой: просто приходят и начинают вести себя так, словно обитали в этих стенах всегда.

— Посочувствовать насчет разбитого сердца, поздравить с первым удачным ограблением, — быстро перечислил парень, доставая чистый стакан и наливая воду. — Ну, и под шумок хочу пригласить тебя в свою новую команду. Ты ведь не откажешься, правда?

— Одну минуту, я гляну в ежедневник, есть ли там минутка для кражи чего-то ценного, — съехидничала я, попутно подходя и отбирая свой контейнер с креветками.

Нет, доедать за ним я, естественно, не собиралась. Мало ли какими бактериями он обчихал вкусняшки в кляре. Чего доброго, подцеплю острое несварение честности с осложнениями на совесть. Оно мне надо?

— И я ничего не крала, так что поздравлять не с чем! Так-то.

А потом что-то в плутовской улыбке жулика и вора со стажем заставило мои внутренности покрыться корочкой неприятной наледи. Она-то и остудила весь пыл и в один миг погасила надежды.

— Что ты там сказал насчет разбитого сердца?

Тони с картинной неохотой расстегнул бегунок на куртке и сунул руку во внутренний карман.

— Слушай, я — профессиональный вор, лгун и обманщик, и обычно последний, кто осуждает других, но… — Тони вздохнул и покачал головой. На этот раз искренне. — Детка, сейчас даже моему напрочь прогнившему внутреннему миру поступок твоего дружка кажется отвратительным.

И с этими словами он протянул газету.

Ту самую.

Я не заметила, как скрылся Тони, а вот то, как хлопнула входная дверь, и в магазин вбежал мокрый и возбужденный погоней Габриэль, проигнорировать не получилось.

Шлепая и отряхиваясь, как мокрый пес, вернувшийся с пробежки к хозяину, мужчина взлохматил пятерней мокрые волосы.

— Скрутил их у Алой арки… — по инерции выпалил «смелый и отважный преследователь воришек». — Правда, потом выскочила какая-то древняя старуха с внуками… Пришлось тащить отморозков к стражникам, — сказали его губы, а дёрганые движения рук и напряжение выразили общее внутреннее недовольство человека, вознамерившегося хорошенько попинать двух засранцев, но прерванного набежавшей полицией нравов.

А потом угар погони немного прояснился, и Габриэль, наконец, увидел, что я сижу на третьей снизу ступеньке не просто так. А в руках у меня газета.

Встряхнув прессу, я принялась громко зачитывать наиболее смачные фразы. Фразы, которые… Он так не хотел, чтобы я их узнала!

— «…мужчину сопровождала Фелисити Локвуд, молодая представительница сферы эскорт-услуг. Как мы знаем из интервью Габриэля Блана, данному газете «МагИнфо», мужчине нравятся сексуально раскрепощенные и начитанные девушки. Из достоверных источников нам также стало известно, что именно Фелисити Локвуд является главной подозреваемой в краже, случившейся в галерее…»

Опустив газету на колени, я медленно повернулась к собеседнику с видом «ничего не хочешь мне сказать?»

— Я же выкупил весь тираж, — огорчился любитель «сексуально раскрепощенных и начитанных».

И это было явно не то, что хотела бы услышать расстроенная девушка.

— Выкупил тираж?! — у меня вырвался злой смешок. — Габриэль, да полгорода считает, что я — шлюха, ограбившая вчера ночью галерею! Ой, прости-прости, маленькая поправочка: твоя начитанная шлюха!

— Они все переврали! — заорал Габриэль, взмахивая ручищами, которые еще совсем недавно скрутили двух воришек. — Я имел в виду нечто совершенно другое!

Но я плевать хотела, что он там имел в виду. Я подняла газету и продолжила декламировать:

— «Напомним нашим читателям, что через три недели Габриэль Блан, один из самых известных холостяков столицы, сочетается браком с другой не менее известной представительницей золотой молодежи — Мари-Клэр Берроу».

Габриэль отпрянул и отвел взгляд, еще сильнее напоминая накосячившего пса. Впору сворачивать газету трубочкой и бить по виноватой морде.

— Что конкретно они переврали? — о спокойствие в моем тоне можно было порезаться.

— Это договорный брак ради слияния капиталов.

— И что это меняет?! — и вот я снова взорвалась (не разговор, а какие-то эмоциональные качели!). — У тебя свадьба на носу, невеста в панике, а я едва… Я едва не стала той, с кем развлекаются на мальчишнике. Той, кто соблазняет и спит с женатыми мужиками. Той, кто рушит чужие семьи!

— Лисичка!

Не скрывая отчаянья в черных, как зимняя ночь, глазах, любитель «сексуально раскрепощенных и начитанных» решительно двинулся ко мне, но я поспешно вскочила и отступила наверх по лестнице.

— Нет, Габриэль! Я не хочу ничего слышать!!! — закричала звенящим от напряжения голосом, и Габриэль замер на месте. — Мне плевать, что, возможно, ты ее не любишь. Плевать, что я, возможно, действительно нравлюсь тебе. Важно, что ты знал, но ничего не сказал мне. Позволил надеяться на что-то большее, чем просто дружеские встречи. Важно то, кем ты едва меня не сделал.

Предки, да почему же так хреново?

Часики на стене суетливо тикали. Повисшее в помещении молчание затягивалось, а вместе с ним крепла и моя решимость.

— Тебе лучше уйти, — тихо, но твердо сообщила я, старательно игнорируя вопли рыдающего сексуального опыта.

Габриэль неуверенно кивнул, словно сам не верил, что это все происходит взаправду. Он молча взял вещи, которые я принесла сверху и положила на конторку. Толстовку натянул прямо поверх мокрой футболки, пиджак скомкал и запихнул в сумку.

— Мне очень жаль, Фелисити, — глухо выдавил женишок. — Прости, что так вышло. Я виноват.

Я молча проследила за тем, как он поворачивается, идет к перекошенной входной двери, готовый скрыться в дождливых улицах Золограда.

— Габриэль, — окликнула его на пороге и поставила категорическую точку, — прощай.