Рыжая племянница лекаря. Книга 3

«Я вытерпела это и была готова терпеть гораздо более страшную боль, лишь бы не отдавать тебя рыжей ведьме! — беззвучно кричала я. — А ты сам подарил себя ей, покорился ее власти! Что же ты наделал, Хорвек?! Об этой судьбе ты говорил, когда обещал, что я возненавижу тебя?».

Он молчал, склонив голову. Как ему были понятны мои мысли, так и я могла предугадать его ответы.

Мы снова были вместе, но никогда еще нас не разъединяла столь непреодолимая сила. «Я умру, убью себя, — думала я, содрогаясь от беззвучных рыданий. — Никогда я не смирюсь с его решением! Что угодно — только не власть рыжей ведьмы надо мной! Если он согласен стать ее рабом, то это его выбор, но я не позволю им забавляться мной… Буду ждать, искать случая, молить богов о помощи — и убью себя! Мне не вырвали все ногти и не выбили зубы, как это сделали с Рекхе когда-то — стало быть, я смогу грызть свои руки и рвать жилы…»

— Когда-то, Йель, ты дала мне одно обещание, — сказал Хорвек, не глядя мне в глаза, и коснулся моей забинтованной руки. — Я предупреждал, что оно опрометчиво, но ты поклялась добровольно и без принуждения. Помнишь?

Я растерянно замерла, не понимая, о чем он говорит.

— Ты сказала тогда — о, если бы я могла сделать так, чтобы ты стал чуть счастливее, — промолвил он, поглаживая бинты. — А когда я спросил, не пожалеешь ли ты, то пообещала, что сделаешь что угодно, если это принесет мне хоть немного радости. Пришло время сдержать обещание. Ты останешься со мной и не попытаешься себе как-то навредить, не будешь искать смерти. Впереди так много крови и зла, что эту малость я требую у судьбы… и у тебя. Можешь меня ненавидеть, но будь со мной столько, сколько я захочу.

От безысходности я только качала головой, все быстрее и быстрее, не желая слышать, не желая верить в то, что слышу, не желая понимать. Преодолевая мое сопротивление, Хорвек притянул меня к себе, обнял и прошептал:

— Ты будешь со мной, Йель. Всегда. В любви и в ненависти, в горе, в боли и в смерти. Счастья не будет никогда, оно невозможно для меня, но я хочу видеть тебя и помнить, как ты любила меня когда-то.

Последний выход из ловушки, в которую я угодила, захлопнулся передо мной. Отныне я не могла ни распоряжаться своей жизнью, ни отказаться от нее. Разумеется, я могла солгать и нарушить обещание, но… так поступал сам Хорвек, прямо говоря, что клятвы для него пустой звук и свершившаяся месть стоит любого бесчестья. Мне следовало внимательнее отнестись к этим словам — возможно, тогда бы я сумела подготовиться к тому, что однажды увижу, как демон целует руку той, которая его предала. Хорвек выбирал лишь цель, а средства для ее достижения могли оказаться какими угодно. Он знал, что я возненавижу его, однако решил оставить при себе — просто потому, что ему этого хотелось, и одного этого было достаточно для того, чтобы понять, как устроен его ум.

С той самой ночи я узнала о себе новое: можно жить, не сохранив ни капли воли к жизни, и продолжать дышать только из ненависти. Я желала, чтобы сама память о Хорвеке исчезла, как будто его никогда и не было, ведь никто еще не причинял мне такой боли и не унижал так безжалостно, отобрав право, которое сохраняется даже у самых презренных и недостойных людей — право на смерть. Даже Рыжую Уну я ненавидела не так сильно, ведь она не разбивала мое сердце и не забирала его осколки себе на потеху. Я мечтала уничтожить ведьму за то, как она обошлась со мной, но демон… нет, его смерть не принесла бы мне радости — и здесь я была лишена надежды на избавление от мук!..

Наутро мы покинули пустой постоялый двор, оставив за собой распахнутыми двери и ворота. Мне так и не пришлось узнать, остался ли в живых хоть кто-то из его прежних обитателей. Рыжая Уна посчитала, что именно здесь мы должны с ней повстречаться — и этого хватило, чтобы место это до скончания веков считалось проклятым. Торжествующее, победившее зло провело здесь ночь — такую скверну нипочем не вывести.

При чародейке были шестеро наемников и Мике, но для меня и Хорвека подали лошадей, словно ведьма знала наперед, что они понадобятся. Досталось мне и новое платье — черное, с глухим воротом, вполне годное для того, чтобы соблюсти траур или отправиться на собственную казнь. От заклятий, которые до самого утра нашептывал на забинтованную руку Хорвек, меня мутило, и я пошатывалась, от души надеясь, что свалюсь под копыта лошади и та  милосердно размозжит мне голову копытом.