Рыжая племянница лекаря. Книга 3

— О, я и сам думал так, не ожидая никаких милостей от своего прошлого. Но… не так уж сильно отличаются нелюди от людей… — он говорил медленно, подбирая слова. — Кто-то считает, что я опозорил королевскую кровь, приняв поражение от людей. Кто-то винит весь королевский дом в легкомыслии и излишнем честолюбии, которыми воспользовалась ведьма. А кое-кто, напротив, говорит, что война за человеческий мир — славное дело, под стать прежним временам, когда мы были свободнее в своих пожеланиях. Видишь ли, и среди нас... среди высших существ, случаются разногласия. Есть старики, пытающиеся оградить более молодых от ошибок прошлого. Есть молодые, считающие, что старики слишком опасливы. А легенды о том времени, когда мир людей был частью наших владений, будоражат умы, ведь…

— Ведь в них говорится о человеческой крови, — я договорила за него, устав от отстраненного молчания, которым то и дело прерывалась речь Хорвека.

— Да, ваша кровь манит, — согласился он. — И чем больше старейшины запрещают думать о ней, тем слаще она кажется.

— А ты…

— А я стал камнем преткновения, — невесело и едко рассмеялся он. — Мое поражение сыграло на руку старейшинам: они с радостью согласились с тем, что мне выпало стать исключительно ценным заложником, и на королевскую семью падет несмываемый позор, если я умру от руки человека. Отец… он бы скорее отрекся от сына-полукровки, чем позволил чародейке торжествовать, но его намеренно связали по рукам и ногам напоминаниями о чести. О, должно быть, он ненавидит меня и проклинает тот миг, когда откликнулся на мой призыв. Подчиниться воле человека, стать пешкой в игре чародейки людского племени — страшнейшее оскорбление, которого он ни за что не забудет.

— Он непременно убьет тебя, если узнает, что ты остался жить в человеческом облике, хотя мог умереть, — пробормотала я.

— Именно этого я и заслуживаю, — согласился Хорвек. — Но существует, пожалуй, то, что владыка Темнейшего двора ненавидит больше меня.

— Ох, да не тяни же! — вскричала я. — Неужто среди вашего племени нашелся кто-то, попавшийся еще глупее?

— Ты не щадишь моего самолюбия, Йель, — сказал он с насмешкой, по которой я, честно признаться, соскучилась. — Я говорил о принуждении. И раньше королевскому дому претило главенство голоса старейшин, а сейчас, после того, как совет помешал королю свершить месть… Честь и месть — нет ничего важнее для темных высших существ. И сейчас, когда в правоте старейшин сомневаются громче и громче, сторонников у правителя становится больше. Объединяет их, в первую очередь, мнение, будто война с людьми была истинно правым делом, а меня называют тем, кто не побоялся пойти на нее первым...

Выражение моего излишне подвижного лица выдало то, что я думаю обо всех этих дьявольских обычаях, и Хорвек смолк.

— Но ведь это значит… — я озадаченно потерла нос. — Это значит, что тебя не казнят сразу же, как только признают?.. И ты можешь вернуться в родные края?

-нет, это значит, что мне нельзя туда возвращаться, — отрезал он так зло, что я от испуга попятилась. — Ты ничего не поняла. Оно и к лучшему. Не забивай себе голову, Йель, и иди к своей цели. Или ты забыла, с чего начала путь?

— Забудешь такое, как же, — проворчала я. — Может в вашем дьявольском роду дядюшек у любого захудалого беса полным-полно, и каждый из них — сущее сокровище, но у меня нет более близких родственников, чем дядя Абсалом, и за его доброту я отплатила очень дурным поступком…

— Спасла демона? — хмыкнул Хорвек.

— Не сумела обставить все так, чтобы на меня никто не подумал, — ответила я серьезно, но вышло это до того простодушно, что Хорвек рассмеялся, словно услышал лучшую из шуток.

Хоть я не всегда понимала истинные причины смеха демона, однако от него у меня на сердце становилось легче. Ко сну я отправилась в хорошем настроении, легкомысленно позабыв все то, что рассказал сегодня Хорвек — мне подумалось, что нет никакого смысла в том, чтобы беспокоиться о вещах, недоступных моему уму.

Поутру мы вновь пустились в дорогу, пользуясь тем, что дороги наконец-то просохли после дождей. Лошади шли легко и быстро, оставляя за собой облачко красноватой пыли, а местность становилась все более холмистой.

— Мы на подступах к Южнолесью, старым горам у самого моря,— пояснил всезнающий Хорвек. — Здесь нет глубоких ущелий и бесплодных скал. Только виноградники на южных склонах, и вечнозеленые леса — на северных. Города у моря древнее любых столиц, которые тебе доводилось видеть, и прекраснее этих земель нет ничего.