— О, какое мне дело до этого! — вскричала госпожа Аркюло, вскинув руки вверх в яростном порыве. — Мое сердце давно уже высохло и истлело, в нем нет любви ни к кому из моих детей и внуков, да и не было никогда. Сударь, я не буду кривить душой перед вами, ибо знаю — вы существо той же греховной породы, что и я. Вы не удивитесь, если я скажу, что после смерти меня непременно ожидают вечные муки ада… Да, я погубила немало людей — кого из корысти, кого — потехи ради, и не раскаиваюсь в этом. К чему лицемерить — вы должны понять меня, ведь вашего могущества не достигают обычные люди с их глупым милосердием. Еще в юности я поняла, что отличаюсь от этих малодушных созданий: первый раз я подсыпала яд в пищу одному из рабов из чистого любопытства — и воспоминание это до сих пор вызывает у меня улыбку, — старуха хихикнула. — Собственную дочь я не пощадила, когда решила, что она злоумышляет против меня. И ее детей, мал мала меньше, я одного за другим свела в могилу, чтобы не вздумали мстить, узнав правду… Но в ту пору мне казалось, что смерть далека, и я успею насладиться жизнью, чтобы ни о чем не сожалеть. Но нет, нет сударь, я не желаю попасть в ад! И готова платить золотом за каждый год отсрочки!
Хорвек слушал ее слова с улыбкой, точно и впрямь встретил родственную душу, а я невольно попятилась от страшной старухи, чьи пальцы сживались и разжимались, словно она и сейчас искала, в чье бы горло вцепиться. Спокойный вид Хорвека несколько отрезвил госпожу Аркюло, и она запнулась.
— А скажите-ка, сударь… — теперь она смотрела на него с надеждой. — Ведь вы должны знать наверняка… Существует ли ад на самом деле?
— Глядя на вас, сударыня, — любезно ответил Хорвек, — я полагаю, что он обязан существовать.
Слова эти прозвучали, как мне показалось, весьма оскорбительно, но старухе они внезапно пришлись по нраву и она расхохоталась, каркая, словно кладбищенская ворона.
— Запомните, господин Хорвек, — сказала она, отсмеявшись. — За каждый год жизни я буду платить так щедро, что вы никогда и ни в чем не будете нуждаться. Разве не за этим вы когда-то отправились в странствия? В Астолано вы найдете то, что искали, клянусь.
Слова эти оказались пророческими: еще не раз мне довелось услышать подобные просьбы, обращенные к демону. Сплетни и магия смешались в одно ядовитое снадобье, пары которого проникли во все дома столицы. Вскоре имя Хорвека в Астолано знал каждый — лишь по старой опасливой привычке не прибавляя к нему запретное слово — «чародей».
А что же говорили обо мне — неизменной тихой спутнице того, кто отвечал загадочной улыбкой на просьбы о вечной жизни, быстрой смерти и великом богатстве? Однажды мне удалось подслушать разговор между Бриульей и кухаркой — последняя собиралась взять расчет, испугавшись темной славы, которую заимел теперь дом с павлином.
— Не по душе мне этот чернокнижник, — говорила она, вздыхая. — Хоть и платит щедро, и с нами любезен, но служить ему — великий грех. Пусть богатые господа забавляются со злыми силами, у них достанет денег, чтобы откупиться от божьего гнева богатыми пожертвованиями…
— И не говори, Арора, — поддакивала ей моя горничная. — Я-то молодому господину стараюсь на глаза не попадаться, но девица эта… дурное дело, ох дурное!
— А что о ней говорят? — всполошилась кухарка.
— Ох, не знаю, верить ли тому, но поговаривают, что господин Хорвек сотворил ее при помощи колдовства из всяческого непотребства. Оттого у нее, да простят меня боги, ни ума, ни души. Ничегошеньки не знает, точно вчера на свет родилась!
Итак, в глазах города я была магическим созданием, противоестественно сотворенным при помощи заклинаний изо всякой мерзости — иначе говоря, я оказалась чудом, а чудеса манят.
Куда бы ни приглашали Хорвека — а с легкой руки госпожи Аркюло, почтившей своим доверием иностранца, он быстро стал желанным гостем во множестве богатых домов, — непременно ему напоминали, чтобы он захватил с собой свою воспитанницу. Меня рассматривали, не решаясь коснуться, и в глазах я видела испуганный восторг, а шепоте угадывала все ту же сплетню: «Ее сотворили колдовством!». Никогда еще я не чувствовала себя столь ничтожной. Казалось, что я сама вскоре поверю в то, что слеплена ради магической потехи из какого-то сора — так мало я смыслила в происходящем. Но чем скованнее я себя чувствовала — тем жаднее становился интерес ко мне. Я пыталась спрятаться от назойливых взглядов — Астолано шептал, что моя пугливость происходит из-за чуждости миру людей. Я становилась все бледнее — город в восхищении твердил, что чары выдыхаются и вскоре я превращусь в горстку пепла и облачко тумана. Но именно этого и добивался Хорвек — на любой вопрос обо мне он отвечал так уклончиво, что даже самый простодушный человек заподозрил бы неладное.