— Какая разница, чего я хочу?! — глаза его были злы и я подумала, что ошибалась в нем гораздо больше, чем могла предположить. — В этом теле мне нет пути обратно. Для всех — слышишь, Йель? — для всех будет лучше, если Рекхе продолжит гнить в темнице Таммельна. Ты хочешь победить рыжую ведьму с помощью демона? Ну так знай — это приведет к возвращению старого порядка, при котором человеческая кровь начнет литься рекой. Ты должна помнить эти старые страшные сказки — когда матери выбирали, которого из своих детей отдать темному господину, постучавшемуся в дверь ночной порой, в храмах на алтаре резали человеческие глотки, и покойники лежали вдоль дорог, потому что некому было их предать земле. Их до сих пор рассказывают у костра — я слышал. И ты наверняка слышала. Хороша цена за победу над ведьмой?..
— Ты не хочешь этого? — повторила я свой вопрос, словно не слыша его слов.
Но он ничего не ответил, и стена, разделяющая нас, стала еще выше и прочнее. Теперь мне следовало помнить, что Хорвек-демон принесет в наш мир смерти и горя больше, чем Хорвек-сын-ведьмы. Судьба была неумолима: он был врагом человеческого рода, пока сердце его билось, и иного пути для него не существовало.
Второй вопрос я задала, когда мы остановились у обрыва — дорога круто уходила вниз, в глубокую седловину между двойной вершиной горы, по северному склону которой мы, точно ничтожные мухи, ползли который день, из последних сил терпя хлесткие удары холодного ветра. Низина поросла старыми лиственными деревьями, темные кривые силуэты которых угадывались в тумане. Со второй вершины двуглавой горы, по противоположному склону, медленно сползала серая туча, обещавшая пролиться очередным ледяным ливнем. Нам не следовало торопиться навстречу ей — на нашу долю и так выпало слишком много дождей. Мы перестали подгонять лошадей, замедлили ход, и я решила, что пришло время спросить о мастере Глаасе.
Мой интерес, должно быть, казался глупым и ничтожным — что значила жизнь разбойника с пустошей, которому и так полагалось давным-давно болтаться в петле, в сравнении с теми великими и ужасными событиями, которые произошли в Астолано?.. Но я и сама была человеком ничтожным — почему бы мне не беспокоиться о себе подобных, вместо того, чтобы думать о судьбах королевских династий и самих королевств?
— Ты отпустил тогда старого разбойника? — я не видела лица Хорвека, ведь он ехал чуть впереди, однако мне показалось, что ему не понравился мой вопрос.
— Я плохо помню ту ночь, — сказал он неохотно. — И хотел бы помнить еще хуже. Я не убивал его, если ты спрашиваешь об этом. Тогда… мы вышли наверх, я тащил разбойника за собой. Никто не спросил, куда я веду его. Он и сам не спрашивал. Я приказал подать ему лошадь, и он с трудом взобрался на нее — у него были порядком искалечены руки. Я хотел избавиться от него как можно быстрее, и едва удержался от того, чтобы столкнуть его с обрыва, едва мы только выехали из старой крепости. Но вместо этого я сказал ему проваливать и никогда более не попадаться на моем пути. Тут, кажется, он догадался, кто с ним говорит, и ответил, что выполнит любой приказ своего господина. Честно сказать, в подобных слугах я не пожелал бы нуждаться ни самому себе, ни кому-либо иному. Старой крысе с пустошей незаслуженно повезло, как и тому художнику. Возможно, они сумеют поладить, когда повстречаются.
Я перевела дух, надеясь, что Хорвек не заметил мое волнение: даже сейчас, ступив на ту черту, за которой заканчивалась наша недолгая дружба, я бы не хотела, чтобы он понял, насколько сильно я в нем сомневалась. Словно мое неверие могло ослабить его!.. Ах, как привыкла я воображать о себе слишком много…
Вскоре туман сгустился настолько, что я перестала различать темные очертания всадника впереди, и лишь шорох мелких камешков, осыпавшихся под копытами лошади, давал мне знать, что я не одна на этом каменистом, бесплодном склоне.
Я могла бы спросить, как Хорвек убил короля, и чьи еще жизни забрал во дворце тем утром, но мне не хотелось об этом ничего знать. Казалось, стоит мне только запомнить имя покойного правителя, как злая правда — «Хорвек безжалостен! Хорвек создан только для мести и смерти!» — никогда больше не уйдет из моих мыслей.
Время третьего вопроса пришло, когда мы, преодолев немало подъемов и спусков, очутились в долине, щедро исчерченной тропами и дорогами. Здесь наконец-то каждый из нас мог выбрать свой собственный путь — мы достигли обжитых земель, именуемых Песчаным Долом. Горная гряда отделяла эти места от Южнолесья, через которое мы прибыли когда-то в Астолано, и выглядело это так, словно божья рука решительно отделила благословенные земли от проклятых: на тощих почвах Песчаного Дола росли лишь самые дрянные деревья да кусты, бедные деревеньки ютились около небольших рощ, дающих крестьянам самую малость дров, а реки были мутными и темноводными.