Когда они вышли из тайной комнаты, посредине расчищенного пространства уже пылал костер, на котором жарились несколько десятков освежеванных тушек местных грызунов.
Несмотря на все запреты Кучулуга сюда притащили вина. Похоже, намечался пир, и Север не намеревался препятствовать этому. Он понимал, что всем необходима разрядка и главное — не допустить, чтобы люди, не рассчитав сил, перепили. Он так и сказал ратникам:
— Если не хотите, чтобы эта пьянка стала для всех последней, держите себя в руках.
Этого хватило, чтобы успокоить всех недовольных — главным образом Халиму.
— Удивляюсь я тебе,— заметила она вполне серьезно.— И восхищаюсь тоже. Когда я сказала им то же самое, никто и внимания на меня не обратил, хотя, случись такое в Логове, все просто попрятались бы по углам. Но стоило об этом заикнуться тебе, как все тут же согласились с тобой.
Север промолчал. Да и что он мог сказать, если так оно и было? Он просто пошел готовить место для сна себе и Соне. Расстелив одеяло, он увидел, что под него закатился небольшой камень, отогнул край, поднял его и совсем уже собрался было выкинуть, когда понял вдруг, что это не камень вовсе, а покрытое коркой окаменевшей грязи кольцо.
Кольцо показалось ему тяжелым и явно великоватым для пальца, и только поэтому Вожак сходу не швырнул его в груду мусора, как собирался вначале.
Тут он случайно заметил устремленный на него пристальный взгляд Пифии. Почувствовав неладное, колдунья привычно коснулась заколки и вздрогнула, ощутив, как она нагрелась. Так вот оно — то, о чем говорил ей Странник! Она изо всех сил стремилась понять, что же такое попало в руки Вожаку. Если бы не этот испытующий взгляд, он, пожалуй, все-таки выбросил бы колечко, но вместо этого незаметным движением сунул находку в поясную сумку, а в груду мусора откинул лишь оставшуюся на ладони труху. Халима тут же успокоилась, мгновенно решив, что ошиблась, а неожиданно бурная реакция амулета вызвана всего лишь близостью Святилища… Север же вернулся к костру, тут же забыв о находке
— Ну и что же нам делать дальше? — спросил Кучулуг, когда первые жажду и голод утолили. Он вытер выпачканные жиром губы тыльной стороной ладони и насмешливо посмотрел на свою подругу.— Жаркое восхитительно! — с чувством сообщил он.— Ты многое теряешь!
Но колдунья лишь фыркнула и, отщипнув кусочек вяленого мяса, запила его маленьким глотком вина. Только она да Север с Соней продолжали питаться сухарями, сушеным мясом и сухими фруктами. Женщины по вполне понятным причинам не желали питаться крысятиной, как называла ее Соня.
Север же присоединился к ним просто за компанию, сразу заявив, что на свежее мясо перейдет, только когда закончатся припасы.
— Что я могу сказать? — отозвался Вожак, отрываясь от чаши с вином.— Здесь уйма проломов, но все они буквально увиты плетями лиан, так что не думаю, что кому-то захочется обследовать их. Значит, нужно возвращаться и попытать счастья в другом зале.
— А припасы, как быть с ними? — спросила Соня.
— Вино, конечно, не вода,— пожал плечами Север,— но смерть от жажды нам теперь не грозит.
— Нам грозит смерть от перепоя! — скривилась Халима.
Кучулуг покачал головой: все ей что-то не нравится, а что — не поймешь.
— Если меня и сожрут живьем,— отозвался он,— пусть жрут, когда я пьян! Не так больно!
Четыре десятка глоток радостно загоготали: шутка явно пришлась ратникам по нраву.
— Мясо теперь у нас тоже есть,— продолжил Север.— Так что все зависит только от тебя. Что ты скажешь?
Он посмотрел на Халиму, и та кивнула:
— Мы уйдем отсюда не раньше, чем осмотрим Святилище.
— Вот и хорошо,— согласился Вожак.— Надеюсь, это не займет слишком много времени.
На том и порешили. Следующий день начался с того, что пришлось перерыть горы сундуков, ведь накануне Халима заглянула только под крышки самых верхних. Но и в остальных, к своему великому сожалению, она обнаружила лишь золото и украшения, а то и просто драгоценные камни. И ничего относящегося к магии…
Халима рвала и метала. Давно привыкнув к перепадам ее настроения, Кучулуг старался держаться от нее подальше, а уж простые воины — тем более. Они просто прятались, предпочитая погибнуть, нежели попасться на глаза разъяренной Пифии. Заикнись она сейчас, что вина пить нельзя, и люди не то что пить — нюхать его не посмели бы! Наконец она занялась тем, что принялась переписывать вырезанный на камне стены текст, заявив, что язык отдаленно похож на ахеронский, но перевод его займет много времени, а они должны торопиться.
Зато Соня чувствовала себя просто превосходно. В душе она посмеивалась над колдуньей, но вслух своих мыслей не выражала. И не потому, что боялась гирканки, просто не считала нужным развязывать очередную склоку.