Рыжая Соня и Врата Немедии

— Я знаю об этом, Белый Воин. Между ним и тобою много общего: когда ты здесь появился, я так старалась спасти тебя именно потому, что увидела вашу необычайную внутреннюю схожесть.

— Ты старалась меня спасти?..

— Да, сохранить твой рассудок, не дать ему окончательно помрачиться… но потом я сама поддалась искушению и стала призывать тебя сюда, чтобы видеть снова и снова.

Мне казалось порой, что сам Сын Света вновь вернулся ко мне. Ведь я никогда не переставала любить Элгона и мертвого, точно живого.

Я видела его смерть. И семьсот лет с того страшного дня моя душа не ведает покоя. Он сам отдал мне свой талисман со словами: «Пусть он перейдет к тому, кто будет достойнее меня…»

— И ты не была потом женой Ваофула?

— Была. Но Ваофул не выступал против Сына Света, о нет! Поверь мне, он тоже его любил. Но когда понял, что Элгона уже не спасти, сделал все, чтобы занять его место и сохранить таким образом хоть что-то. Ведь Ваофул был жрецом Моана, а с безраздельной властью бога войны люди связывали память о временах расцвета и благоденствия Побережья.

О тысячах страшных казнях никто не вспоминал, они считались вроде как в порядке вещей, а вот то, что тем, кто не погиб в бесконечных битвах и кого не принесли в жертву, хватало хлеба, помнилось очень хорошо. Тогда люди жили в постоянном страхе, но четко знали, что их ждет; при Элгоне же их привычный мир рухнул, и этого ему простить не смогли… Ваофул обещал, что при его правлении все станет по-прежнему, и ему поверили.

Но и он, и я знали, что это ложь — реку невозможно повернуть вспять. Просто мы выиграли немного времени, чтобы увести оставшихся в живых далеко на восток и север, в леса, в горы: они были предками тех племен, которые живут там и поныне, в том числе и Детей Змеи.

Все, чего я просила для себя, — чтобы меня похоронили в Элментейте, и Ваофул это исполнил. А потом покинул Город и с помощью заклятия сделал так, чтобы больше никогда сюда не ступала нога человека.

…Ужас какой, подумала Соня.

Эта женщина видела смерть своего возлюбленного, и бесчинства освобожденных рабов, крушивших дворцы и храмы, и дикие оргии завоевателей, разорвавших на куски ослабленное и не способное более защитить себя Побережье…

Что же давало ей силы самой не сойти с ума и бороться за тех, кого еще можно было спасти?!

— Моя неразделенная любовь к Элгону, — сказала Маргиад, прочитав ее мысли.

— Неразделенная?!

— Он в своей жизни любил лишь одну женщину — Мерулу, не меня, — кивнула она, — а меня взял в жены, только чтобы продолжить свой род. Но наш сын погиб, заразившись во Мто-ва-Мбу чумой, поразившей город. Беда ведь не ходит одна.

Вслед за засухой, полным разорением и голодом на наш народ обрушилось множество страшных болезней…

Талисман же Элгона я и после смерти не выпустила из рук, и меня похоронили с ним вместе. Я не думала об его силе; просто эта вещь была единственной, сохранившейся у меня в память о муже.

Но я дала клятву передать его достойнейшему, и моя душа так до конца и не обретет покоя, пока клятва не будет исполнена. Как же я устала за эти века… Я отдам его тебе, дочь Рыси; но и ты поклянись, что память о судьбе Побережья будет отныне высечена в сердце твоем, точно на каменных скрижалях, и ты не будешь пытаться совершить невозможное.

— Почему же бог Элгона не помог человеку, который считал себя его Сыном и служил ему до самого конца? Почему он допустил все то, о чем ты рассказала, вплоть до гибели самого Элгона?! — светло-карие, с зеленоватыми искорками по краю радужной оболочки, глаза Муонга были полны недоумения, негодования и боли.

— О, — проговорила королева Маргиад, — он и сам не знал этого.

Перед смертью Сын Света тоже спросил: «Почему?..»

— Муонг, — Соня печально покачала головой, — пойми: как бы ни были сильны боги, у них нет иных рук, кроме человеческих, и только мы сами в состоянии спасти себя.

— Возьми же, — произнесла Маргиад, протягивая девушке камею; Соня с благодарностью приняла этот дар: камень, казалось, излучал теплый свет, словно был живым.

Земля глухо заворочалась и качнулась под ногами: толчок был таким сильным, что Соня и Муонг едва удержали равновесие.

— Прощайте, — проговорила королева. — Бегите отсюда скорее!

— А ты? — воскликнул Муонг.

— О дорогой мой, что может повредить человеку, который и так давно уже мертв? — бесплотные пальцы женщины коснулись его щеки: это было подобно движению воздуха от крыльев пролетевшей мимо птицы.

Земля снова тревожно зашевелилась.

— Королева права, — сказала Соня, — нам следует поспешить.

Они успели выбраться из Элментейта и пробежать пару лиг прежде, чем страшный грохот позади заставил обоих вздрогнуть и обернуться: впечатление было такое, словно сама земля разверзлась и поглотила руины Города; гигантская скала, на которой величественно возвышался дворец-крепость, с шумом обрушилась в океан, заставив воды вскипеть и выйти из берегов.

— Все кончено, — произнес Муонг, замерев на месте и широко раскрытыми глазами глядя туда, где только что стояли стены Элментейта.