Рыжее знамя упрямства

— Он обещал помощь из сэкономленных денег, — сказал Корнеич. — Тех, что выгадал за счет вчерашнего отключения. Когда наши ребята остались без обеда.

— Но это одноразовая мелочь! — заявила Аида. — Зато…

— Прокуратуры на него нет с такими «одноразовыми мелочами»! — не уступил позиций Корнеич. И пошел смотреть, как ставят последнюю заплату на днище «Норда».

Ветра в этот день так и не дождались. Один раз потянуло с запада, слегка поморщило воду, но продолжалось это минут десять.

Искупались, позагорали на пирсе, пообедали молочным супом и сосисками, привезенными из столовой (нынче она работала). И решили разбегаться по домам, до завтра. Причем, договорились, что соберутся на базе к тринадцати часам. По многим признакам угадывалось, что если завтра и будет нормальный ветер, то не раньше, чем к середине дня.

2

Словко, однако, пришел пораньше, к двенадцати. Корнеич и многие ребята были уже здесь, в том числе Нессоновы и Рыжик. Перекидывались мячиком тени шлюпочного эллинга, болтались на турниках. Приехал на своей обшарпанной «копейке» Кинтель, привез с собой Салазкина. Тот сказал, что хотел бы «тряхнуть стариной», пройтись под парусами. И словно по его заказу дунуло с северо-запада. И хорошо дунуло, по-настоящему. Тут же оснастили для Салазкина отремонтированный «Норд», хотя Равиля Сегаева еще не было. Оснащал со своими матросами Словко.

Он же и пошел с Салазкиным на воду, и его экипаж тоже.

Салазкин взял румпель и бизань-шкот, Словко — гика-шкот, Сережка Гольденбаум и Рыжик привычно ухватили стаксель— и кливер-шкоты. Матвей Рязанцев без команды, по своей инициативе, поднял апсель, который прихватил из рундука в ангаре. На Матвея посмотрели одобрительно.

Ветер мягко надавил слева, «Норд» слегка накренился, побежал в галфвинд к дальнему берегу. Большой волны не было, почти не брызгало, лишь редкие капли, сверкая, летели на Сережку и Рыжика (те радостно ойкали).

Салазкин смотрел вперед, и его глаза сияли чистым зеленым блеском. И лицо будто светилось, на нем таял, исчезал серовато-пыльный налет. Прилетела случайная капля, поползла по щеке, оставляя сырую дорожку…

— Не верится… — выдохнул Салазкин и встретился глазами со Словко. Виновато улыбнулся и повторил: — Не верится. Не думал, что снова может быть такое. Плесень с души отваливается кусками…

Словко поерзал от неловкости, будто услышал какое-то сверхсокровенное признание. Но не решился отвести глаза. Салазкин мигнул и отвел сам. Но лицо по-прежнему светилось.

— Помнишь, Словко, я говорил про яму… Про это говорить не надо бы, но сейчас вот… подперло вплотную. Как я там вспоминал вот такое и думал: неужели вернется? Чтобы белый парус и синева кругом… Иногда это даже вплеталось в медведевские пространства… В то, что Александр Петрович мне когда-то объяснял, а я там… когда сидел… выстраивал по памяти. Ну, это не расскажешь…

Салазкин двинул румпелем, «Норд» вильнул на курсе но не сбавил хода. Бурлила у борта вода…

И Словко вдруг сказал:

— А я… тоже выстраивал… вчера вечером и ночью… Вернее, оно само выстраивалось…

Салазкин опять шевельнул колено румпеля, глянул быстро и тревожно:

— Что оно?

— Не знаю… Рыжик!

— Что? — весело оглянулся тот.

— Рыжик… помнишь, ты вчера мне рассказывал? Спрашивал… ну, про энергию… Можно, я расскажу это Сане? Он ведь… — Словко чуть не сказал: «Он ведь тоже видит фонарик», но не решился. Рыжик, однако, все понял.

— Про колесо, да? Расскажи, конечно! Это же никакая не тайна, многие знают…

И тогда Словко сказал:

— Осенью Рыжик нашел громадное колесо, мы помогли ему установить его на оси. С подшипниками. В закутке позади дома… А вчера он мне говорит, будто в колесе какая-то энергия. Будто что-то в нем… ну, как бы рождается, если его начинаешь раскручивать…

— И что же? — нервно спросил Салазкин. Нагнулся вперед.

— Я днем про это и не думал ничуть, а вечером вспомнилось. И ночью… Лежу, а перед глазами это колесо… Оно вроде бы как часть какого-то механизма. Вертится и… все перестраивает вокруг. В бесконечном пространстве… А само это пространство из всяких кубов, пирамид, и они меняют свои места. И еще будто возникают бесконечные струны и начинают дрожать от неравномерности верчения. Там небольшой сбой на оси, чуть заметный эксцентрик. Ну и вот… — Словко сбился.

— По-хоже… — медленно сказал Салазкин.

— Саня, ты же всякую физику-математику изучал, тебе Медведев объяснял. Ты ведь знаешь, что это такое, да?

Все так же медленно Салазкин проговорил:

— Медведев кое-что знал… А я откуда? Дилетант из кружка юных математиков… Возможно, это проникновение сознания в структуру времени… Но сознание там — как шимпанзе на выставке электронной техники… Здесь надо разбираться годами. Или десятками лет…

У Словко почему-то прошел под рубашкой холодок.

— Я не хотел про это думать, оно само собой… И подумалось… показалось то есть: в этом можно разобраться только при каких-то особых условиях. Если их знаешь…

— Вот именно! Знать бы их!

— Я еще подумал… А что, если представить, будто струны… Нет, не знаю даже, как сказать… Ну, они словно что-то подсказывают…