Рыжеволосая бестия

Он долго молчал. Затем посмотрел на Анну, которая, не обращая никакого внимания на врача, взывала к сыновьям, поторапливая их поскорее собираться, чтобы они не опоздали на шахту, и, наконец, бросив полный сочувствия взгляд на Алису, сказал:

«У мальчика не корь».

Сначала Алиса ощутила облегчение, как будто у нее с плеч свалился неимоверный груз. Весь вчерашний день и всю ночь напролет ей не давала покоя мысль, что Дэвид простудился. Сегодня на ум пришло еще более страшное предположение: корь. Она знала, что маленькие дети очень часто умирают от этой ужасной болезни. Несмотря на то что ни за ушами, ни где-либо в другом месте на теле ребенка никаких характерных пятен она не нашла, страх продолжал точить ее сердце. Но теперь можно было вздохнуть спокойно: любимому племяннику ничего не угрожало. Выходит, она была права, причиной его мучений действительно были режущиеся зубы мудрости. Застегнув на Дэвиде сорочку, Алиса закутала его в шаль, бережно прижала к себе и с улыбкой посмотрела на врача, который стоял рядом и наблюдал за ними.

«Это не корь…»— повторил он и жестом заставил Алису замолчать, когда она принялась благодарить его.

«Боюсь, это что-то намного хуже».

Не отрывая глаз от лица врача, Алиса изо всех сил сжала в руках мягкую ткань, как будто стараясь сдержать крик, но, как всегда, воспоминание всплыло в памяти потихоньку; острая как игла боль начала медленно, но неотвратимо впиваться в сердце.

Глубокий сон, в который погрузился Дэвид, назывался комой. Врач взял Алису за руку, и его глаза сделались еще более печальными.

«Я считаю, что слепота ребенка вызвана опухолью, которая сдавливает зрительные нервы. Периодические приступы лихорадки, скорее всего, объясняются тем, что опухоль разрастается и начинает давить на мозг…»

Врач замолчал, ожидая, что она скажет на это, но Алиса молчала, поэтому он продолжил:

«Опухоль злокачественная, она будет продолжать увеличиваться и все сильнее и сильнее давить на мозг. Боюсь, что не существует способа остановить ее рост…»

Он уже отпустил ее руку, но по-прежнему смотрел прямо в глаза.

«Дорогая моя, вы должны знать, что в результате боль тоже будет усиливаться и мальчик просто не сможет ее переносить».

И тогда Алиса закричала, прижав к себе ребенка, словно хотела защитить его от окружающего мира, и прежде всего от боли, уготованной для него этим миром. Все, что говорил врач потом, казалось, доносилось откуда-то издалека.

«…поэтому легочную инфекцию и возникшую в результате пневмонию нужно воспринимать как благословение. Организм мальчика слишком слаб, чтобы с ними бороться… Мне очень жаль».

После этих слов у нее возникло ощущение, как будто она покинула этот мир, перестала быть его частью, хотя продолжала все видеть и слышать. То место, в котором она теперь существовала, грозило навечно поглотить ее.

«…как я уже говорил, воспринимайте это как благословение Божье. Вашему сыну не придется испытывать невыносимую боль».

Врач объяснил, что лекарства от этой болезни не существует. Господь научил людей бороться со многими недугами, но пока еще не дал сынам своим знаний и умений, необходимых для того, чтобы удалять из мозга опухоли.

«Господь не дал».

Приоткрыв глаза, Алиса посмотрела на чернеющие на фоне бледного неба контуры колокольни. Сколько раз ей приходилось слышать эти слова? Как часто повторяли их в разговорах женщины, утирая слезы после очередной утраты? Алиса знала, что творилось в городе, когда проносилась эпидемия, оставляя после себя горечь и боль.

Пушистое и белое, как одуванчик, облако коснулось шпиля колокольни. Наблюдая за его медленным полетом, Алиса не могла не сравнить свою жизнь с ним. Ей совсем недолго довелось побыть счастливой — до тех пор, пока материнская любовь к ней еще не была перечеркнута появлением младшей дочери. Мать так и не заметила той боли, которая появилась в глазах девочки, так и не услышала, как она по ночам тихо рыдает в подушку. Счастье Алисы Мейбери тихо ушло из ее жизни — так же, как ветер унес это облако.

«Господь не дал».

Давно притупившаяся боль опять кольнула в сердце.