Рыжеволосая Женщина

Я расстроился и даже рассердился, словно меня обманули. Но, несмотря на опьянение, я был в состоянии представить, что женщина в ее возрасте, которая к тому же работает в бродячем политическом театре, переезжающем по всей Турции из города в город, конечно же, должна быть замужем. Почему я не подумал об этом раньше?

– На каком этаже ваша квартира?

– Наших окон с улицы не видно. Мы живем на первом этаже в квартире одного старого маоиста, который позвал нас в Онгёрен. Родители Тургая живут наверху. Наши окна выходят в сад. Тургай сказал, что ты все время ходишь здесь и смотришь на окна.

Мне стало стыдно, что тайна моя оказалась известна. Но Рыжеволосая Женщина мило улыбалась. Ее полные красивые губы были очень притягательными.

– Спокойной ночи, – сказал я, – спектакль был очень хорошим.

– Нет, давай-ка пройдемся немного. Мне интересно послушать тебя.

Молодым читателям, которые сейчас, много лет спустя, читают эту историю, я должен сообщить следующее: в те годы, если привлекательная женщина в синей красивой юбке, тридцати с лишним лет, накрашенная (пусть даже и для театра), в пол-одиннадцатого вечера предлагала кавалеру: «Давай пройдемся», для большинства мужчин смысл ее слов был понятен. Конечно же, я к ним не относился. Я был просто лицеистом, который не мог скрыть свою наивную любовь. К тому же женщина была замужем. Правда, мы находились не в Анатолии – то есть в Азии, а в Румелии – то есть в Европе. Да еще и разговор наш зашел о социалистах, которые придерживались другой морали, совсем как мой отец.

Мы шли какое-то время, ни о чем не разговаривая. В небе над Онгёреном не было звезд. На привокзальной площади кто-то оставил прислоненным к статуе Ататюрка свой велосипед.

– Он говорил с тобой о политике? – спросила Рыжеволосая Женщина.

– Кто?

– Отец.

– Нет.

– Разве друзья твоего отца не приходили к вам домой? – продолжала выпытывать она.

– Отца часто не бывало дома. Но и отец, и мать не хотели, чтобы я вмешивался в политику.

– Почему отец не привил тебе левые взгляды?

– Я хочу стать писателем.

– Напишешь и нам пьесу? – сказала она, загадочно улыбнувшись. – Я бы хотела, чтобы кто-то написал пьесу или книгу обо мне, чтобы в этой книге была вся моя жизнь.

– На самом деле я хочу стать драматургом, – сказал я. – Но сначала мне нужно прочитать много пьес. Первая классическая пьеса, которую я прочту, будет «Царь Эдип».

Привокзальная площадь поздним вечером казалась смутно знакомой, словно воспоминание. Ночная тьма скрывала бедность и неухоженность Онгёрена, в свете бледно-рыжих уличных фонарей здание вокзала и площадь превратились в загадочную картину, которую можно было бы печатать на открытках. Военный джип, медленно круживший по площади, ярким светом фар осветил в сторонке стаю собак.

– Они ищут тех, кто устраивает беспорядки и нарушает закон, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Почему-то здешние солдаты ведут себя очень неприлично.

– Вы играете для них что-нибудь особенное по пятницам и воскресеньям?

– Нам нужно зарабатывать деньги, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Мы народный театр, а не государственный, от правительства деньги не получаем.

Внезапно она протянула руку и сняла соломинку, прицепившуюся к моему воротнику.

Ни о чем больше не говоря, мы подошли к ее дому. Когда мы стояли под миндальными деревьями, черные глаза Рыжеволосой Женщины, казалось, изменили цвет и стали зелеными. Я не находил себе места.

– Муж говорил, что ты для своего возраста хорошо пьешь ракы, – сказала она. – А твой отец пил?

Я утвердительно кивнул. Мысли мои были заняты тем, когда и как мы оказались с ее мужем за одним столом. Я не мог этого вспомнить. Но спрашивать не хотелось. Сердце мое было разбито, и я хотел обо всем забыть. К тому же мне уже сейчас было по-детски больно при мысли о том, что, когда мы закончим колодец, я больше не смогу ее видеть.

Она вновь, в который раз, мягко и нежно улыбнулась мне. В тот момент меня посетило чувство раскаяния, которое я испытал, когда смотрел в театре на плачущих отца с сыном.

– Тургай сегодня уехал в Стамбул, – сказала она. – Если ты любишь ракы, как твой отец, я могу налить тебе стаканчик.

– Буду рад, – сказал я. – Заодно и с твоим мужем познакомлюсь.

– Тургай и есть мой муж, – сказала она. – На днях вы пили с ним.

Она недолго помолчала, чтобы я переварил услышанное.

– Тургай иногда стесняется, что женат на женщине старше себя на семь лет, и скрывает, что мы женаты, – рассказала она. – Не смотри, что он такой молодой, он очень умный и хороший муж.

– А я-то думаю, где же мы могли пить с твоим мужем.

– Дома есть полбутылки. Есть еще и коньяк местного производства, подарок нашего старинного друга-маоиста. Он скоро вернется, так что мы выпьем и уйдем. Ты же знаешь, мы последние дни здесь, скоро уедем. Я буду скучать по тебе, маленький бей.

– Я тоже буду скучать по тебе.

Вытащив ключи и открыв дверь она сказала:

– А для твоей ракы у меня есть лед и каленый горох.

– Каленый горох мне не нужен, – ответил я.

Зажигая свет в прихожей, женщина повернулась ко мне:

– Бояться нечего. Смотри, я тебе в матери гожусь.

19