Рыжий

Мисс Фрост в зеленой пижаме. Я положил яичный желток на хлеб и съел его. Мне кажется, конец этой главы уже близок. Совсем близок. Покой. Священная тишина. А завтра опять в путь. Скалли, возможно, опять будет лезть из кожи вон, и попытается придумать какую-нибудь хитрость, и попадется в силки, которые я расставлю при отступлении. Не желаю быть пойманным. Не желаю, чтобы меня засадили в тюрьму или казнили. В Англии они обвязывают шею веревкой и приказывают прыгать. А во Франции заносят острую и блестящую штуковину высоко над несчастным и велят лежать смирненько. Я не знаю, почему меня так пугает смертная казнь, ведь я джентльмен и живу, соблюдая все правила и обычаи, которые вы придумали, да еще придерживаюсь нескольких своих собственных. Нужно, однако, поосторожнее со всеми этими экзекуциями. Если уж вы допустили к себе этих типов в белых халатах, то они так и норовят взять вас за запястье и простучать вашу грудь. А затем заглянуть в рот. А потом они положат вас на стол и пойдут в кабинет за ножом, приговаривая, что они просто хотят взглянуть на ваши внутренности.

Свет не горит, и Би-Би-Си выключено на ночь. Чуть слышный шум на улице. Штормовые предупреждения в Малине, Рокэле, фастнете и в Ирландском Море. В окно хлещет дождь. Листья лавра волнуются и шелестят. Зеленая занавеска надувается парусом, и бледный свет луны проникает в комнату. А как сейчас в море? Думаю — моя могила там. Остров Мэн, Далки Саунд, порты Буллока и Каллиморы, сто двадцать миль до Ливерпуля. Давай-ка крепко обнимемся, Лилли. И оставим эти разговоры о том, что правильно, а что нет. А ты говоришь мне, мистер Дэнджерфилд, если они узнают, то не так-то просто получить отпущение грехов, потому что они начинают задавать вопросы и заставляют сознаваться абсолютно во всем. Были ли вы наедине, женат ли он, и что именно он делал? Между ножками, моя малышка. И что еще происходило, и делал ли он и то тоже? Да. Делал. Лилли, я подвергну тебя этим страданиям. Потому что я не какой-нибудь там трус и дешевка. Право корпораций и подготовка межгосударственных договоров наложили на меня свой неизгладимый отпечаток. Я скажу ему, мистер Иисус, я знавал Лилли, вот если бы и вы знали Лилли, как ее знал я. Ладно. Вы ведь не отказались бы войти со мной в долю? Почему бы и нет? Иисусу и мне многое пришлось испытать вдвоем. И, говорю тебе, Лилли, он расхохотался бы и сказал, ну как это тебя, дорогое дитя, угораздило переспать с рыжим? Замечательно. Ни о чем не беспокойся. Почему бы друзьям не пользоваться одной и той же задницей, если каждому достается вдоволь? Есть тут несколько эгоистичных типов, работоспособных, но переборчивых до крайности, которым не достается так уж много этого дела и которые пытаются ставить палки в колеса таким парням, как Дэнджерфилд. А я-то знаю Дэнджерфилда. Всю его жизнь. Жизнь бесхитростного и заслуживающего всяческого доверия человека. И, Господи, я ведь делал их из ребер вместе с рыбами, не помню, правда, на который день я их сотворил. Мне хотелось бы вознести его сюда, ко мне. Когда ты умрешь, Дэнджерфилд. Говорят, ты никогда не проигрываешь в шахматы, в домино и крокет и всегда прав, когда другие утверждают обратное. И, заимствуя одно из забавных выражений Дэнджерфилда, я ведь не какой-нибудь там трус и дешевка.

Ага, Лилли. Вот и ты. Иди ко мне. Подумать только, в пятницу мы расстаемся. На прощание я пожму твою белую руку и на гудящем пароходе уйду в море. Будешь ли ты махать мне с берега? Потремся грудью о грудь. Мне грустно. Тело соскальзывает с тела. Сегодня вечером я молю о прощении. И готов совершить любой тебе угодный смертный грех.