Рыжий (история одиночки)

– Так, а здесь у нас валерианочкой баловались… Рыжий, надеюсь, это не ты? А ну, подь сюды!

Котёнок на ватных ногах приблизился к Одноухому. Тот принюхался и гневно фыркнул:

– Ф-фу!… Ты совсем сдурел, что ли?

Рыжик молчал – мысли были прочно заволочены мутью.

– Да, дела… А Оторвыш уже крысёныша загоняет. – Гнев у него прошёл, и теперь Одноухий был просто очень расстроен. – А она… – он презрительно указал головой в угол. – Дрыхнет? Ну, это надолго… Ладно. Пошли на улицу.

Там он заставил Рыжика бегать по двору, пока тот не взмок и у него снова не начались судороги.

– Попей! – приказал Одноухий.

Рыжик попил и снова тяжело засеменил непослушными ногами.

– Пей! Беги! Пей! Беги! Стоп.

Рыжик загнанно дышал, но, к его удивлению, вдруг понял, что ему полегчало: и координация начала восстанавливаться, и в голове просветлело.

– Лучше? – осведомился Одноухий, и в этом его вопросе звучала неподдельная забота. – Вижу, вижу, что лучше. Ну, тогда задирай хвост – и пошли.

…Их ждали – та же кампания, на том же месте у трубы.

Рыжик поздоровался.

– Что это с тобой? – тут же осведомился Док. – Заболел, что ли?

Потом принюхался:

– А, вот оно что… И-и-диот!

Рыжику снова стало плохо. Хорошо, что вмешался Одноухий:

– Брось орать, умник. Василиска – та ещё чума. А для него это хор-рошим будет уроком.

– Каким уроком, каким ещё уроком… – начал было раздуваться очкастый, но тут словно из ниоткуда возник Оторвыш:

– Готово. Скорее, скорее – крысы уже в бешенстве!

– Слышь, а этот придурок валерианочкой баловался, – наябедничал Док.

Мэйкун обернулся уже на ходу:

– Его проблемы. По мне – так пусть хоть сдохнет.

И вот она, вот она – знакомая куча мусора, и коты вокруг неё… В последний момент Оторвыш всё-таки соизволил пообщаться с испытуемым:

– Времени нет. Как крысёныш вылезет – сразу подбегай, лапой по морде, зубами в горло – и трепи, пока живой. Понял? Я начинаю.

Рыжик сглотнул клейкую слюну. Голову окутал плотный туман, и сквозь него он размыто видел уставившегося в одну точку Одноухого… Как и в прошлый раз, куча ожила и из неё выглянула… нет, не морда, а перепуганная мордочка крысёнка. Он был гораздо меньше Рыжика, и весь взмокший – но не от ярости перед схваткой, а от страха.

–П-шшёл… – прошипел Одноухий.

«Это он мне…»

Котёнок подошёл к крысёнку почти вплотную. Тот сжался в мокрый серый комочек, маленькие глазки о чём-то умоляли, усы дрожали. Картинка перед Рыжиком вдруг обрела резкость, и теперь он отчетливо видел перед собой насмерть перепуганную жертву.

– За горло его, за горло! Он твой! Скорее, ты – рохля обдолбанная!

«Кто это? Док, Оторвыш? Какая разница… Я не смогу вот так – придушить этого малыша. Сколько он прожил – месяц, два? Почему я должен обрывать его жизнь?»

Он попятился назад, глядя в глаза крысёнку. «Пусть уж лучше меня Оторвыш того – за горло…»

Скорее всего, так бы оно и случилось, но тут дико взвыли сразу несколько глоток, и в кошачьем кругу началась самая что ни на есть настоящая паника, когда каждый лишь за себя. Рыжик обернулся и с ужасом увидел, что пространство перед ним быстро заполняется серыми тушками, и никого из своих нет уже и в помине. И когда острые крысиные зубы впились ему в холку и грубая безжалостная сила куда-то его поволокла, рыжий с белой грудкой котёнок, перед тем как провалиться в забытьё, успел подумать:

«Let It Be…»

Глава III. Братство крыс

… Он очнулся и поднял голову, первым делом учуяв кисловато-прогорклый запах чужой обители, где ему явно было не место. Когда же, проморгавшись, Рыжик обрёл способность ориентироваться в темноте, то его взору предстало крысиное семейство, состоявшее примерно из тридцати особей и находившееся непрерывном движении. Вдруг, как по команде, крысы замерли и уставились на него – маленькими мерцающими угольками ненависти. «Всё», – обречённо подумал котёнок. – «Сейчас сожрут. Специально ждали, когда в себя приду. А я ведь такой молодой… Наверное, меня ещё и котом нельзя назвать».

Он положил голову на сопревшую дурно пахнущую землю. Сзади была стена. Тельце его саднило и ныло в ободранных до костей местах, а на холке явственно запеклись глубокие ранки, отзывавшиеся болью при малейшем движении. «Скорее бы», – устало подумал Рыжик. – «Всё равно ведь я уже не жилец».

Вдруг что-то безжалостное ворвалось в его мозг – безжалостнее всего, что он испытывал ранее. Нечто запредельное, разрывающее череп изнутри. «О-о-о-у-у-у-о-о-о!» – в судорогах завопило его сознание. – «Да просто перекусите мне горло, ну что же вы, гады, делаете!» Но тут… тут чудовищное давление на мозги прекратилось, и они неожиданно выдали на поверхность следующее: «Мала добыча… Шкура да кости. Ну ничего, ничего… Крови все попробуют. А я начну с самого сладкого – с хребта…»

Рыжик поднял голову и вздрогнул. На него, ощерившись, в упор уставилась бездонной выпуклой чернотой с отблесками пожара внутри здоровенная (почти с метр – ей-ей!) крыса. Изо рта и с усов её капала слюна. «Ничего себе…» – котёнок, оказывается, ещё мог чему-то удивляться. – «Экземпляр».