Рыжий (история одиночки)

Однако Витьке не довелось на этот раз узнать, какой он, потому что кот, не меняя положение головы на лапах, вдруг приоткрыл рот и почти неслышно мяукнул. Но девочка услышала и в свою очередь разинула рот.

– Витька, – опять перешла она на шёпот. – А ведь он… живой.

Её брат отнёсся к этому спокойно.

– Ну да… – буркнул он. – А тебе лишь бы кричать на меня – то не делай, того не надо… Сама дура.

Тася пропустила этот выпад мимо ушей, однако зарубочку в памяти поставила.

Она присела на корточки, не отрывая взгляда от кота, хвост которого покоился на земле безвольной запятой. Потом решительно встала, подошла к нему и, зажмурив глаза и отвернув голову, взяла его на руки.

– Таська! – вскричал мальчуган. – Ты же запачкаешься сейчас! Тебе мама такое устроит – по жизни вздрагивать будешь!

Фраза, безусловно заимствованная из чужого лексикона, наконец-то была выпалена и самим Витькой, и надо признать, вполне к месту.

Рыжий кот снова тихонечко, ни к кому не обращаясь, мяукнул и вдруг вытянул шею и положил голову на плечо девочки. Та открыла глаза и осторожно, почти невесомо, погладила его свободной рукой.

– Бедненький… Какой ты лёгкий. – Потом повернулась к брату и произнесла несколько загадочную фразу:

– Ничего мне мама такого не устроит. Я и так слишком долго была хорошей. Пошли домой.

– Ну нет, – воспротивился умудрённый восьмилетний Витька. – Иди одна. На меня ещё поорать успеют.

– Пошли, кому говорят! – Тася подняла была голос, но тут же опустила его и сменила интонацию. – Витёк, ты мне нужен. Я… я немного боюсь. Пошли, а?

Витька засопел, потоптался на месте, взглянул на прильнувшего к сестре кота и, гордясь собой, уступил:

– Ладно… Мы ведь всё-таки вместе его нашли.

… Мама уже с самого утра была не в духе, и по старой учительской привычке, общалась сама с собой.

– Укатил всё-таки на свою рыбалку, зараза такая, – бурчала она под нос, яростно швыряя тарелки в мойку. – Ни посуду помыть, ни пропылесосить, ни за покупками съездить – ничего! Машину, видите ли, он мне оставил… Хорошо, хоть Таська первая родилась. Пусть и с вывертами девка, но всё-таки помощница.

Тут раздался залихватский лай собачонки, и она прислушалась к начавшейся возне в коридоре.

– О, пришли уже! Дождь, что ли пошёл? – Окно услужливо блеснуло «зайчиком». – Да нет там никакого дождя… Ну, тогда жди сюрприза.

И ведь точно – как в воду глядела. Некоторое время она молча разглядывала дочь, держащую на груди нечто неопределённо-грязное, безусловно, таящее в себе немалые неудобства, потом решительно, вскипая праведным гневом, указала рукой на дверь:

– Вон!

– Но, мама… – Анастасия, она же Таська, забыла все правильные слова и просто приготовилась заплакать. Притаившийся за ней Витька ковырял пальцем в носу, очевидно, пытаясь вызвать огонь на себя, но до него очередь ещё не дошла. Беспородная дворняга легкомысленного окраса с характерной смышлёной мордашкой беспокойно втягивала в себя тревожный воздух, предусмотрительно перестав гавкать.

– И не мамкай! – Вся правда, взрослая правда, была на стороне родителя, и детёныш, по сути, не мог возразить на это ничего, не усугубляя своей вины. – Папаша откуда-то из похода Шмоську вон эту бестолковую приволок, теперь ты кота блохастого притащила… Ой, батюшки! – она вдруг всплеснула руками. – Да он же у тебя не шевелится… Ты что?! С дохлой кошкой домой заявилась?!!

Мать в отчаянии всплеснула руками, Витька быстренько прошмыгнул на кухню, собачонка издала раскатистый многообещающий звук, который, однако, таковым и остался. Таська сглотнула солёный комок и затараторила, невидяще глядя на мать мокрыми глазами:

– Мама, мамочка… Он живой – живой! Ему надо помочь. Или ей… Нет, это кот, я знаю – он выглядит, как кот. Давай отвезём его к ветеринару – помнишь, как мы Шмоську возили, когда его выворачивать стало? Мама! Я тебе во всём без напоминаний помогать буду: и посуду мыть, и комнаты убирать, и мусор выносить, и со Шмоськой гулять, и уроки делать не три часа, а… (тут она задумалась) почти четыре. Только давай ему поможем, а? Мамочка!

Что происходит в мозгах придавленного жизнью взрослого человека, когда он слышит вот такой крик о помощи несмышлёного (то есть непрактичного) существа, именуемого его ребёнком, который, однако, имеет коды доступа к его совести? Происходит полная ерунда. Жизненный опыт тут же сигнализирует об опасности, но слайды, навеки запечатлённые в памяти, позабытые и уже казавшиеся недоступными слайды, оживают и начинают проецироваться на внешнюю картину мира, тут же безжалостно выявляя грубо нанесённые поверх первоначальных радужных детских красок серые слои обыденности. Разное тут начинает вдруг мерещиться человеку. Вот и маме вдруг почудилось, что это не Таська, а она сама стоит на пороге, прижимая к груди котёнка, и её уже мама – добрая, конечно, добрая мама – бессильно всплёскивает руками и пытается что-то объяснить… Наваждение было таким сильным, что даже пришлось помотать головой, отгоняя от себя память о давным-давно пережитом великом детском горе.