Ржавая луна

    Потом уже ап Койл использует хитрый приём — отбивая меч йомуна, он отводит его по дуге вверх и, не прекращая движения, наносит колющий удар в лицо Килча. Тот успевает отдёрнуть голову, но на щеке его остаётся длинная полоса, которая тут же наливается кровью.

    Килч яростно рычит и наступает. Его меч то и дело угрожает противнику — в бедро, в голову, в грудь, по руке снизу, в бедро… Ап Койл отступает, отбивается, но в его движениях не появляется суеты и лицо сохраняет выражение спокойного азарта. Всякому видно, что это бывалый боец. Может быть, ему недостаёт искусства, но спокойствия и твёрдости духа не занимать.

    Потом в какой-то момент кажется, что вот сейчас его меч дотянется до виска йомуна и располовинит это бородатое налившееся кровью лицо, превратит его в кровавый обрубок. Но Килч снова чудом уклоняется, отступает на пару шагов и опускает меч. Он тяжело дышит. По лицу стекает пот, который наверняка смердит пивом и чесноком. Из рассечённой щеки бежит кровь и заливает кожаную рубаху.

    Ап Койл тоже опускает меч и смотрит на противника.

    Я жду, что вот сейчас йомун повернётся к свите и сделает знак спустить собак. И он делает знак.

    Из кучки стражников выходит один и протягивает йомуну второй меч — тонкий, обоюдоострый, с длинным суженным остриём, рассчитанный больше на колющий удар. Лёгкий фехтовальный меч — не для битвы, для убийства.

    Сплюнув, утерев рукавом потное лицо, Килч снова бросается на противника. Он заметно устал (выпитое даёт о себе знать), но теперь у него два меча и его удары сыплются один за другим, так что хватает работы и ап Койлову мечу и щиту.

    Двадцать… тридцать… шестьдесят вдохов…

    Ап Койл вдруг вскрикивает, замирает и делает неуверенный шаг назад. Хевни вздрагивает, до боли сжимая мой локоть. Наверное, она тоже заметила, как тонкий меч Килча шустрой змейкой скользнул под щит ап Койла и тут же вернулся назад, и остриё его покраснело.

    Килч ухмыляется, потом смеется. Он подносит остриё меча к губам и слизывает с него красное. Довольно щерясь, облизывается и причмокивает губами.

    — Какая горячая! — говорит он. — И солёная.

    А его противник медленно клонится к земле. Падает на одно колено, упираясь мечом.

    По толпе проходит вздох.

    Ап Койл, покачиваясь и упираясь в землю щитом и мечом, стоит на одном колене. Кажется, он прилагает все силы к тому, чтобы не упасть. Даже здесь слышно, с каким сипом и свистом он дышит.

    А Килч стоит перед ним, небрежно ухмыляется и ждёт.

    — Зря ты приехал сюда, сир, — говорит он, переводя дыхание. Голос его глух и отрывист. Ему ещё не хватает воздуху после схватки. — Но ты сам виноват, не я тебя позвал. Теперь ты умрёшь, сир. Ну, и что хорошего вышло из твоей дурацкой мстительности? Жил бы да жил себе…

    — Но я ещё не умер, — отвечает ап Койл и поднимается. Не знаю, чего ему это стоило. Не знаю, но могу представить.

    Он стоит, пошатываясь. Потом сбрасывает с руки щит, который, видать, уже не в силах удерживать. Теперь видно, как по рубахе его течёт кровь. Удар пришёлся вниз, под нагрудник.

    — Ещё не умер, — говорит он и делает шаг в сторону йомуна, беря меч на изготовку.

    — Ну так сдохни, а мне это надоело! — рычит Килч и делает знак псарю.

    Тот торопливо отстёгивает цепь от собачьих ошейников и кричит какую-то команду. Один за другим псы в три прыжка оказываются рядом с ап Койлом. Тот успевает встретить одного ударом меча, но второй уже прыгнул, вцепился ему в лицо и повис, намертво сомкнув челюсти. Второй — раненый, но, кажется, даже не заметивший нанесённой раны, — вцепляется в коленный сгиб воина и грызёт, дёргает, грызёт, захлёбываясь рыком, перехватывая, нащупывая кровеносные сосуды.

    Ап Койл падает. Тогда первая псина отпускает его лицо и вцепляется в горло. А второй терзает бедро, подбираясь к животу, норовя просунуть морду под подол рубахи и вцепиться в пах.

    Ещё через мгновение всё кончено. Первый вырывает из горла воина большой кусок мяса. Фонтаном бьёт кровь. По толпе проносится ропот. Кто-то из женщин плачет.

    А йомун, даже не глядя на это собачье пиршество, поднимается обратно на холм, к своему замку.

    Всё кончено.

    Всё кончено.

    Хевни смотрит на площадку, где шёл бой, и в лице её нет ни кровинки.

    Я озираюсь. Пора мне уходить отсюда, пока толпа не поредела, и мальчишка с отрубленной рукой не стал слишком заметен. Вряд ли про меня забыли. Йомун Килч никогда ничего не забывает.

    Я протискиваюсь к задним рядам. Люди начинают расходиться, но многие стоят и вполголоса обсуждают происшедшее.

    Проклятая девчонка повисла на моей руке и хромает рядом.

    — Уйди, — говорю я. — Ты мне надоела.

    Она зло отпускает — отталкивает — мою руку, но продолжает хромать рядом, только чуть поотстав.

V

    Пьяная дорога ведёт через Стылый лес. Это старая дорога, по ней сейчас никто почти не ходит. Она намного короче новой, но ведёт через этот лес. Если кто очень сильно торопится или совсем не боится смерти, тот отваживается ходить по этой дороге. Особенно ночью. Днём Стылый лес совсем не опасен. Или почти совсем.