Ржавчина

Какъ только опасность миновала, Николай Сергѣевичъ воскресъ. Ему теперь и самому казалось страннымъ, чего онъ трусилъ? Съ организмомъ жены можно вынести и не такую болѣзнь… И первое время онъ сидѣлъ около ея постели, игралъ съ ней въ карты, а потомъ съ каждымъ днемъ у него являлось все больше и больше «дѣлъ». Онъ уѣзжалъ на цѣлые дни, а къ женѣ «прикомандировалъ», какъ говорилъ онъ, Шатова и Бѣжецкаго. Они втроемъ цѣлыми днями играли въ карты. Сначала Бѣжецкій видимо скучалъ. Онъ не находилъ ни малѣйшаго удовольствія въ обществѣ такой «женщины-мальчика», какаю ему казалась Анна. Ея товарищескій тонъ, безцеремонное обращеніе, вся ея наружность съ короткими волосами, съ полудѣтскою фигурой — не нравились ему. Никсъ почти силой велъ его въ себѣ, чтобы доставить женѣ партнера играть въ карты. Скоро Бѣжецкаго стала занимать нѣкоторая оригинальность въ Аннѣ и, наконецъ, злить ея отношеніе къ нему какъ къ «юношѣ». Онъ сталъ ходить къ Слащовымъ все чаще и чаще, пока; не сдѣлался ежедневнымъ гостимъ. Николай Сергѣевичъ и радъ былъ, что жена не скучаетъ, — онъ могъ безъ угрызеній оовѣсти уѣзжать, «по своимъ дѣламъ». Анна въ самомъ дѣлѣ не скучала. Послѣ того маскарада она не то чтобъ охладѣла къ мужу, а онъ потерялъ тотъ ореолъ, какимъ она его окружала прежде. Она даже бывала рада, когда онъ не сидѣлъ тутъ, не мѣшалъ ея задушевной болтовнѣ съ Шатовымъ и подтруниванію надъ Бѣжецкимъ. Ей становилось сейчасъ легче и веселѣе, когда она не видала передъ собой скучающей физіономіи мужа. Съ Шатовымъ ей было больше всего по душѣ, Бѣжецкаго же она только терпѣла.

— Зачѣмъ вы тамъ подтруниваете надъ несчастнымъ Бѣжецкимъ? — спросилъ ее разъ Шатовъ, когда они остались вдвоемъ.

— Характеръ такой у меня, — весело отвѣтила Анна, закуривая папиросу.

— При чемъ тутъ характеръ? — совершенно серьезно возразилъ ей Шатовъ. — Вчера вы его довели до зеленаго змія, какъ говорится, а за что?… Можно не давать волю своему характеру, не мучить людей, особенно если они такъ хорошо относятся къ вамъ, какъ Бѣжецкій.

— А иначе скучно… О чемъ мнѣ съ нимъ говорить? — Не о чѣмъ… Онъ такъ глупъ, — заговорила Анна капризнымъ тономъ.

— Во-первыхъ, онъ вовсе не глупъ, — все такъ же спокойно возразилъ Шатовъ, — а во-вторыхъ, вы знаете, что подобныя поддразниванья къ добру не приведутъ. Вамъ онъ нисколько не нравится, къ чему же кокетство?…

— Да развѣ это кокетство, Петръ Петровичъ?

— Конечно… И самый ужасный видъ кокетства… Не мнѣ вамъ толковать это, — сами очень хорошо знаете. А вотъ какъ Бѣжецкій васъ полюбитъ…

— Полноте, — быстро перебила его Анна, — развѣ можетъ эта пробка любить?…

И разговоръ перешелъ на другіе предметы.

Прошло еще два мѣсяца.

Въ маѣ Слащовы переѣхали къ себѣ въ деревню въ К — ую губернію и взяли обѣщаніе съ Шатова и Бѣжецкаго пріѣхать гостить къ нимъ.

IX.

Они и сдержали свое обѣщаніе. Бѣжецкій пріѣхалъ почти черезъ недѣлю послѣ Слащовыхъ, а Шатовъ немного позже.

Никъ съ Бѣжецкимъ уѣзжали на охоту, навѣщали сосѣдку-помѣщицу въ двухъ верстахъ отъ Нагорнаго, а Шатовъ все время оставался съ Анной. Охоты онъ не любилъ, а ѣздить по сосѣдямъ просто лѣнился. Лѣто стояло жаркое, томительное. Только по вечерамъ и возможно было дышать.

Разъ вечеромъ, когда солнце уже зашло, но земля еще окрашивалась розоватымъ свѣтомъ его лучей, все общество Нагорнаго спускалось внизъ къ рѣкѣ отъ большаго барскаго дома, стоящаго надъ этою рѣкой, на высокой горѣ.

Въ воздухѣ не было ни малѣйшаго вѣтерка; ни одинъ листокъ не шевелился; вода какъ будто остановилась и точно зеркало отражала въ себѣ небо, розоватыя облака, противуположный берегъ…

— А вонъ и моя Голопаевка видна, — сказала одна изъ дамъ, когда все общество вышло на берегъ и расположилось на сваленномъ бурею деревѣ.

— Гдѣ это? — спросилъ ее, сидѣвшій рядомъ съ ней, Слащовъ, накидывая пенснэ.

— Вонъ видите, новая крыша въ зелени…

— Да?… Какъ отсюда близко, — отвѣтилъ ей Николай Сергѣевичъ. — Еслибы не надо было дѣлать объѣзда черезъ плотину, какими бы мы были близкими сосѣдями, какъ бы я надоѣдалъ вамъ!…

— Неужели сдѣлать нѣсколько верстъ лишнихъ такъ трудно? Если очень хочешь видѣть, то о нихъ и не вспомнишь, — кокетливо заговорила она.

Барыня эта, Софья Ивановна Рудниковская, была ближайшею сосѣдкой по имѣнію Слащовыхъ. Николай Сергѣевичъ зналъ ее уже нѣсколько лѣтъ, но зналъ всегда какъ примѣрную жену и добродѣтельную мать. Онъ находилъ ее хорошенькой, но она не представляла для него никакого интереса.

Два года тому назадъ мужъ Рудниковской сошелъ съ ума. Онъ помѣшался безъ всякой видимой причины, такъ, разомъ. Софья Ивановна была потрясена страшно, но не растерялась, собрала какія имѣла средства и свезла мужа въ Петербургъ въ частную лѣчебницу душевныхъ болѣзней. Тамъ ей дали слабую надежду на его выздоровленіе. Сама она заперлась въ деревнѣ и жила тамъ съ пятилѣтнею дочкой, чтобы поправить денежныя дѣла и имѣть возможность хоть мѣсяца два въ годъ проводить въ Петербургѣ. Ея поступокъ удивилъ всѣхъ. Она издавна пріобрѣла репутацію женщины недалекой и большой кокетки.