Ржавчина. Пыль дорог

Для остальных я все равно что плохая примета. Нестабильное звено в цепочке. Проверять на прочность мое самообладание и ставить под угрозу жизнь гипотетического напарника никто не станет.

– Раны зашивать в твоем теперешнем состоянии я тебе не доверю, и не надейся. А вот все остальное твое, нам нужны рабочие руки. Грязной работы не боишься?

Это он чистильщика спрашивает?!

– Нет.

…Мне снова показалось, что я вернулась на несколько лет назад. После вступительных экзаменов – кажется, вечность прошла с тех пор – я устроилась на половину лета санитаркой в больницу. Помогала ухаживать за больными, раскладывала таблетки в пузырьки с фамилиями пациентов, вела записи, на которые у врачей не хватало времени.

Теперь ко всему этому добавилась уборка и работа в госпитальной прачечной. Сероватые от частых стирок простыни, наволочки, пододеяльники, пижамы… Полутемная комната, замазанные грязно-белым оконные стекла – чешуйки краски отслаиваются, и россыпь солнечных пятнышек ложится на пол, на ряд стиральных машин. Прачечная находилась в отдельном корпусе, и, пересекая двор, я всегда смотрела в окна палат. В одно окно. Четвертый этаж, крайнее. Пыталась угадать за ним тень движения, качнувшуюся занавеску.

Когда я захожу по вечерам, он все время спит.

Я никому не рассказывала, что на четвертом этаже лежит мой любимый человек, но каким-то образом чуть ли не все медсестры и уборщицы об этом узнали.

– Заходила сейчас к нему, – докладывает мне пожилая полная Хайна, пока я сортирую грязное белье, прежде чем забросить его в машинки, – перевязку делали.

Еще четыре таза белья представляются мне самыми страшными врагами на свете. Когда я, наконец, расправляюсь с ними, я действительно ощущаю себя героем. Может, сегодня он очнется? Но, войдя в палату, я вновь застаю Дэя спящим. От обиды хочется совсем по-детски разреветься. Дэй бы сейчас вспомнил ту сказку о волшебнице и пастухе. Трижды приходила красавица на луг, где паслось стадо, но пастух, привлеченный слухами о красоте девушки, каждый раз ухитрялся заснуть до ее появления. На третий раз волшебнице надоело, и она оставила пастуху букет диковинных цветов, чтобы он нашел ее в тех краях, где эти цветы растут. Все исследователи наперебой утверждали, что страны этой не найдешь на карте и отправиться незадачливому пастуху пришлось не куда-нибудь, а в Иной мир.

У меня нет цветов, тем более – из Иного мира, и мне остается только положить на одеяло ярко-алый осенний лист, подобранный во дворе.

Дэй

Жизнь возвращалась вместе с болью. Боль стала ориентиром, маячком в зыбком мире беспамятства. Ее волна и вынесла меня на поверхность.

Белый потолок. Смутные пятна лиц. Обрывки слов.

– Жить будет.

– Организм молодой, здоровый. Выкарабкается…

–…а жаль парня, – судя по голосу, женщина. – Красивый.

– А некрасивых, по-вашему, не жалко?!

А потом волны вновь сомкнулись надо мной.

Второй раз я «всплыл» уже в палате. Тесная комнатка, на одного – неужели все настолько плохо, что мной не хотят пугать других пациентов? Бледно-зеленые стены. Ну и цвет, повеситься от него хочется.

Боль никуда не ушла, чутко отозвалась на первое же движение. Я замер, боясь вновь ее растревожить. Болело все. Говорят, никогда не узнаешь, сколько у тебя костей, пока от души не приложишься всем телом. Правда. И что точное расположение собственных внутренних органов не запомнишь, пока не попадешь на стол к хирургу, – тоже правда. Сознание пронзила ледяная игра страха. Вдруг я теперь калека? Все, ходить по стеночке от комнаты до туалета, и хорошо, если ходить, горстями есть таблетки, чтобы задобрить разваливающийся организм, превратить Рин в сиделку при живом трупе?

Жутко осознавать, что еще совсем недавно для тебя был плевым делом любой марш-бросок, ничего не стоило разгрузить машину вместе с другими парнями, даже спарринги в спортзале воспринимались как неотъемлемая часть жизни, а теперь ты рискуешь оказаться запертым в изломанном теле навсегда.

Неизвестно, сколько я бы паниковал, если бы не появление врача. Высокий, бритый наголо мужчина лет сорока, чувствуется военная выправка.

– Здравствуйте, – язык плохо слушается, хочется пить, – сколько я уже тут валяюсь?

– Пятый день. Пришлось подержать под наркозом после операции.

Всего-то? Я хотел спросить, насколько сильно мне досталось, но врач опередил меня.

– Сломаны несколько ребер и левая рука, как пишут в отчетах, многочисленные колото-резаные раны.

Сшивать тебя пришлось долго, но все конечности при тебе, не переживай.

Я облизал пересохшие губы.

– Доктор, только честно. Я не… Не инвалид? Смогу продолжать работать?

– Думаю, сможешь, – кивнул мужчина, – но раздеться на пляже я бы на твоем месте не рискнул.

Тааак. Над умирающими и калеками обычно не шутят даже самые циничные врачи, что утешает.

– Когда я смогу отсюда выйти?

Уличная удача была ко мне милосердна – драк в моей жизни насчитывалось немало, а вот переломов как-то не случалось. Представления не имею, как долго они заживают.