Ржавчина. Пыль дорог

Вторым пугающим фактом стала выживаемость. Где это видано, чтобы при встрече с одним и тем же человек с боевым опытом погибал или терял рассудок, а вчерашний бухгалтер ухитрялся добить тварь? Слишком много было таких случаев, чтобы списать их на простую случайность. Стало ясно, что дело отнюдь не в умении сражаться. Воинские таланты, разумеется, не исключали проявления дара чистильщика. В Стэне, например, прекрасно сочеталось и то, и другое. Да и не стоит совсем уж сбрасывать со счетов армейскую подготовку.

Помню, Дэй учился как проклятый. Хватался за любого, кто мог хоть что-нибудь добавить к списку его навыков. Мрачный, покрытый синяками и ссадинами после бесчисленных спаррингов, пропахший насквозь оружейным маслом и железом. Подозреваю, я выглядела не лучше.

Потом стали формировать смешанные группы. Не хватало людей, никто так и не разгадал принцип, по которому беда обходила одних и выбирала других, иначе никто не доверил бы оружие вчерашним подросткам.

Тогда я недоумевала, почему медика-недоучку взяли в отряд. Собственные мотивы были просты. Быть рядом с Дэем. Быть полезной. Что может быть проще?

И только потом поняла: я была идеальным вариантом. Достаточно знающая для того, чтобы помочь раненому в полевых условиях, и не настолько опытная, чтобы мной нельзя было пожертвовать.

Вот только слов для того, чтобы рассказать об этом, я пока не знаю. А рассказывать надо. Надо, если мы не хотим однажды превратиться в легенду.

Взгляд вновь скользит по лицам парней и девчонок. Интересно, почему некоторые кажутся похожими на моих одноклассников? Или это просто кочующие типажи, которые в любом классе есть? Отличницы, юмористы, одиночки, безусловные лидеры, первые красавицы…

Вот этот мальчишка, в камуфляжной куртке с чужого плеча, светловолосый, кажется, спрашивал, как можно стать чистильщиком.

– Вы может прийти к нам, когда вам исполнится девятнадцать, – говорю я. – Нельзя сразу выяснить, есть ли у человека дар, это получится проверить только на неисследованной территории. Будет довольно тяжелая боевая подготовка. Первые рейды – только в составе группы. Когда дать вам самостоятельность, решит командир. Он же попытается подобрать вам напарника – если до этого ни с кем в группе не сложатся партнерские отношения. Если дар не проявится, вы можете остаться в армии.

– А напарник – это всегда друг? Или девушка? – тот самый светловолосый мальчик. Значит, я не ошиблась, именно он задал вопрос. Кажется, саму мысль об отсутствии дара каждый гонит от себя подальше.

– Напарник – это… напарник, – неуклюже заканчиваю фразу я. – Человек, с которым вы понимаете друг друга с полуслова. Иногда такая связь возникает между давно знакомыми людьми, иногда складывается во время обучения.

– А если не возникнет? – кажется, эта перспектива всерьез его напугала.

– Такой человек остается работать в группе. Это не означает, что он непригоден для серьезных заданий, просто его дар отличается. Группы в основном занимаются зачисткой крупных объектов, где может понадобиться военная сила, но отправлять рядовых бойцов слишком опасно.

Мы работаем несколько тоньше – как скальпель, вырезающий зараженную плоть. И для нашей работы не всегда нужно оружие. Правда, иногда в группы собирают всех – и такое бывает. А ведь было время, когда мы тоже рисковали получить пулю в ответ…

…Местный наркоз отсекает боль, но отнюдь не ощущение, что кто-то копается в твоем плече, как в собственном кармане. Доктор Ферманн сквозь зубы материт нехватку медикаментов, непонятные катаклизмы и обстоятельства, заставляющие девчонок хвататься за оружие. Вниз летят какие-то лоскуты и окровавленные клочки ваты.

– Ничего, могло быть и хуже. Прошла бы навылет – две дырки пришлось бы штопать. А выходное отверстие всегда больше входного.

– Вы правы, это радует.

Я делаю попытку рассмотреть рану, но раскладной стул подо мной вдруг взбрыкивает не хуже необъезженного жеребца, а земля уходит куда-то вбок.

– Тихо, тихо, – кто-то подхватывает меня, не давая упасть, – уже зашиваем. Почти все.

Над ухом щелкают ножницы, обрезая нить, шуршит бумажная упаковка бинта.