Ржавчина в крови

Только нажал кнопку «Отправить», как тут же захотелось изменить письмо. Ответить иначе. Быть может, я отказался от единственной появившейся возможности заново пережить прошлое, подготовиться к покою и простить себе это прошлое. И тут я понял, что избавиться от этой ужасной ржавчины в крови, от жуткого ощущения, что стынет кровь в жилах, можно, только поведав о случившемся незнакомому вполне достойному человеку, которого к тому же судьба одарила молодостью. Молодые люди, известно же, способны объяснить тебе, что события происходят потому, что должны произойти. Их фатализм освобождает тебя от всякой ответственности и возвращает тебе статус невиновного.

Но ничто не мешает мне представить, будто я ответил ему по-другому, рассказал всё, сделал своим особым исповедником.

Брат Лоренцо, пришедший, чтобы исправить свою ошибку, мою ошибку с помощью склянки для забвения. Привет тебе! Избавь меня от моих прегрешений! Теперь, пока ещё есть время. Прежде чем забуду забыть.

1. КАСТИНГ

Шёл 1967 год, и площадь Пикадилли, похоже, превратилась в центр всего мира — того яркого, сверкающего мира, который ещё позволял надеяться, что грядёт какое-то лучшее общество, всеобъемлющее и во всех отношениях лучшее.

Теперь Лондон уже не походил на тот город, где десять лет назад я снимал свой первый фильм Гамлет в Лондоне. Тогда его тоже окутывал туман — туман прошлого, — но Лондон готов был пробудиться в будущем. И он пробудился наконец. Широко открыл глаза и нас тоже заставил оглядеться, отчего перехватило дыхание и возникло желание броситься в сумасшедшую толпу, смешаться с людьми в ярких одеждах, с аляповатым макияжем и экстравагантными причёсками.

Так что теперь я возвращался в Лондон, как блудный сын, опустив голову, чтобы получить у Англии то, что лишь она могла дать мне, — Ромео и Джульетту.

Три года работал я над проектом экранизации трагедии самых несчастных на свете влюблённых. Три года ломал голову над тем, как лучше отразить исторические корни произведения, и задумал поручить роли главных героев подающим надежды итальянским актёрам.

Из-за неожиданного и глупого желания взять националистический реванш даже стал подумывать, не изменить ли фамилию Капулетти на Каппеллетти, согласно её изначальному звучанию, которое приводят Данте, Луиджи Да Порто и Маттео Банделло.

Но всё же я успел вовремя отказаться от такого решения, чтобы не выглядеть глупцом и не нарушать внутреннего равновесия между итальянским антуражем и английским языком трагедии, отдав Италии её итальянское, а Шекспиру его шекспировское. Вот таким образом я и решил, что мои ребята должны быть англичанами, иметь мягкое, благородное произношение и традиции Глобуса в жилах.

В марте мне позвонила из Лондона организатор кастинга и потребовала: «Вылетай первым же рейсом. Я нашла тебе Ромео».

Стало любопытно, ведь собеседования начнутся только через пару недель.

Мне пришлось немало побороться, чтобы отстоять свой выбор: я твердо решил поручить главные роли пусть даже совсем неизвестным, но непременно молодым актёрам, не старше двадцати лет. Мне надоели Джульетты в морщинах и с тоской во взгляде и Ромео с залысинами и колючей бородой.

— Как его зовут? — только и спросил я по телефону, надеясь, что в имени хоть как-то отразится ожидаемое.

— Френсис Фремптон, — ответила Леда.

И с именем Френсиса Фремптона в мыслях я отправился во Фьюмичино, поднялся по трапу в самолёт, опустился в кресло и посмотрел в окно на мелкий дождь, который затягивал серой пеленой взлётную полосу.

Спустя два часа, пролетев почти две тысячи километров, я оказался на Чарринг-Кросс[2]. Волнуясь, полный надежд, позаботившись об аккуратном проборе, с чемоданом в руке, я поднял руку, желая взять такси, но пришлось едва ли не бежать за ним до светофора, где машина притормозила прямо в луже.