Ржавое зарево

Желтому Топору едва успела примерещиться в кустах впереди какая-то неправильность, как она, неправильность эта, слепилась в огромную рудую тварь и страшным беззвучным прыжком швырнула себя на поравнявшуюся с ней Красногривую.

Та, конечно же, ничего не успела заметить, а успела лишь чудом каким-то угадать вымахнувшую из леса гибель и повернуться к ней спиной, скорчиться, изо всех сил кутаясь в кабанью шкуру. Через миг Злой – огромный рыже-бурый волк – сшиб Красногривую лицом в грязь, навалился сверху…

Желтый Топор ринулся к своей женщине почти одновременно со Злым, лишь неимоверным усилием заставив себя не попытаться криком отвлечь чудище от добычи. Растерзавшему стольких отважных воинов зверю нельзя подарить ни мгновения, ни единой потачки – только врасплох, иначе не спасешься, а значит, и не спасешь… если есть еще кого спасать…

Есть, есть!

Оглушительное беззвучие расшматовал вопль Красногривой – задушенный (лицом-то в землю, да под укрывалом), но продирающий до самого нутра души. Великанское рудое волчище ответило досадливым нетерпеливым взревом. Благодарствие Небу! Ярится Злой, давится пеной в попытках раздробить клыками затылок своей казалось бы уже добытой добычи, и если добыча эта кричит, если еще жива… Значит, Желтый Топор выдумал правильное. Значит, не зря он всю ночь заставлял Красногривую подшивать к изнанке кабаньей шкуры новые и новые слои плохо выделанной толстой да жесткой кожи, не зря твердил, намертво вбивая в рыжеволосую голову: “Натягивай на затылок! Падай вниз лицом, съеживайся, натягивай на затылок изо всех сил и держи, держи, держи!”

И все-таки Злой прикончил стольких воинов не лишь из-за их воинских оплошек.

Как ни глушил волкоподобного нескончаемый женский крик; как ни затерзали внимание людожора безуспешные попытки вгрызться в такую никчемную с виду, а на деле такую неподатливую добычу, но Злой исхитрился-таки углядеть набегающего, замахнувшегося уже врага. А углядев, сумел в самый последний миг прянуть от Красногривой, и…

Нет.

Желтый Топор тоже успел дернуться в сторону, уберечь женскую спину, подставленную под его удар отскоком Злого. Но, отчаянным усилием превозмогая собственный обоерукий размах, Желтый потерял равновесие, упал на колено, и хищное тусклоблескучее лезвие с пронзительным вскриком грянулось о камень, невесть откуда взявшийся на лесной тропе.

Правильно, что все утро мысли Желтого Топора раз за разом спотыкались о Говорящего.

“Если духи разрешили случившемуся случиться, значит сам виноват”…

Духи любят шутить, но шутки их всегда злы и нечестны.

Он успел поднять для нового удара свое разучившееся рубить оружие, а вот сам подняться не успел. И надвинувшаяся пасть – немыслимо дремучая заросль по-ненормальному вкривь да вкось торчащих клыков – с почти человечьим злорадством рыкнула ему прямо в лицо…

На этом сон обрывался.

Трижды он снился мальцу Кутьке, которого потом, через много лет стали звать Кудеславом, трижды потрясал да ужасал своей немыслимой настоящестью… И всякий раз на одном и том же месте вдруг обрывался, словно бы оттяпанный тем самым медным диковинным топором.

Когда эта жуть примарилась в третий раз, Кутька не выдержал и рассказал о ней отцу-кудеснику. Тот отговорился какою-то пустяковиной и будто забыл. А ночью будущий Кудеслав невольно подслушал, как родители перешептывались украдливо и тревожно: “Он умеет вспоминать прошлые жизни… Дар у него такой редкостный…” – “Не умеет, хвала богам… Способен, но пока не умеет…” – “Обучить?..” – “Нет, пусть боги его уберегут от такого… Дар… Не дар – проклятие злое… Не обучать – оберечь бы…”

Вот и все, что расслышалось ему тогда. Расслышалось и намертво вкогтилось в память.

Возможно, родители впрямь успели как-то оберечь сына от самовольно проклюнувшегося клятого дара, а может, и нет… но сон больше не возвращался.

Так Кутька и не узнал, загрыз ли злой небывалый волчина дикого воина по прозванью Желтый Топор…

* * *

Мечник вдруг осознал, что пальцы его ломит-скрючивает немилосердная судорога. Что ли это он так вот, руками пытался удавить разгулявшуюся память-вражину? Ничего не скажешь, умно…

А перед глазами все истаивала и никак не могла истаять примара ощеренной ржавой пасти… Понять бы, впрямь у наснявшегося в детстве Злого что-то было не так с глазами, или это лишь теперь кажется? И впрямь ли Красногривая походила на Векшу, или примнилось такое опять же только теперь? Пойди вспомяни… Вспомянуть?! Не-ет, хватит, хватит воспоминаний!

Он отчаянно – едва клобук не свалился – затряс головой, силясь прогнать остатки былых оживших видений.

Ох же ж и недоброе что-то творится с тобой да вокруг тебя, Мечник-Вятич-Урман… Недоброе и незнаное…

Неужто впрямь какие-то могучие колдуны паморочат душу муторными насланиями, а сами уж тянут, тянут к тебе из невесть каких далей хищные когтистые лапы?

А коль так, может, сам Велес давеча внушил твоему коню, как надлежит попользоваться глупой хозяйской рассеянностью? Ведь конь – скотина, а Велес – Скотий Бог… Ну, пускай… Только бы, оберегая коня, божество не позабыло про всадника…