Ржавый капкан на зеленом поле

Дом уже спал, не слышно было даже радио, и я старался не шуметь, придерживая одной рукой неподатливые пружинистые створки лифта, а другой осторожно выволакивая раскладушку. Мне казалось, я не произвожу ни малейшего звука. И поэтому я очень удивился, когда вдруг услышал рядом дребезжащий старческий голос:

– Что это вы делаете, интересно?

Я обернулся. Дверь против лифта приоткрыта, но говорившего не видно.

– Устраиваюсь на ночь, с вашего позволения.

– Следовало бы побеспокоиться днем.

– Вы совершенно правы. Но днем я еще не знал, что мне придется этим заняться.

– Не знали, что ночью придется спать?.. Вы из какой квартиры?

Голос был строгим, в нем явственно звучали нотки подозрения.

– Из двадцать седьмой… Вы не беспокойтесь, пожалуйста.

– Как из двадцать седьмой?

Дверь открылась, и я увидел маленькую сгорбленную старушку в длинном черном платье с кружевами и почему-то в соломенной шляпе с букетиком искусственных цветов. В руке она держала трость набалдашником книзу. К ее высоким зашнурованным ботинкам жалась крохотная тонконогая собачонка.

– Добрый вечер, мадам! – Я поклонился, улыбаясь как можно дружелюбнее, чтобы продемонстрировать полное отсутствие враждебных намерений: трость она захватила с собой явно в целях самообороны. – Меня звать Арвид Ванаг. Я со своей дочерью Ингой вселен на время в двадцать седьмую моим другом профессором Вальтером Редлихом.

– Но ведь там ремонт! – У старушки было подвижное, все в морщинах лицо и очень живые черные глаза. – Еще вчера поздно вечером ремонт там шел полным ходом!

– Вы ошибаетесь, мадам. Господа Шимонеки, хозяева квартиры, несколько дней назад отбыли на летний отдых, передав ключи профессору Редлиху. А сегодня с утра в квартиру вселились мы.

– Я не ошибаюсь! Я не ошибаюсь никогда! – Она сердито пристукнула тяжелым металлическим набалдашником трости по плиткам пола, и собачонка, тоненько взвизгнув, метнулась внутрь квартиры. – Не бойся, Альма, нельзя же быть такой трусихой!.. Два вечера подряд там что-то скоблили, в вашей квартире. Я как раз решила кончать со снотворным и вертелась без сна в постели. И, надо вам сказать, злилась ужасно. Не самое подходящее время для такого рода дел! Хоть и негромко, а все равно мешает, особенно если не можешь уснуть. А вчера вечером, тоже достаточно поздно, настало уже время прогуливать Альму, рабочий вынес в ведре штукатурку – я совершенно случайно подглядела в глазок. Так что же это, если не ремонт? Как это еще называется, по-вашему?

Странно… Вальтер не говорил мне ни о каком ремонте. Скорее всего, он и сам ничего не знал. Ремонт… В отсутствие хозяев… Перед самым нашим вселением… А старушка стояла рядом и, подняв голову, с величавой суровостью ожидала моего ответа.

– Вы правы, мадам. Судя по всему, это и в самом деле был непредвиденный ремонт. Возможно, прорвало трубы, обвалился потолок, еще что-нибудь в этом роде.

– А ключи? Они ведь были, вы говорите, у вашего друга.

– О, это просто! Шимонеки могли оставить запасной комплект в дворницкой. Так что приношу вам извинения, мадам, за свою невольную вину.

– Вот видите, я все-таки была права. – Ее взгляд смягчился. – Элизабет Фаундлер. – Она протянула мне сморщенную коричневую руку для поцелуя. – Из Тироля. Из Южного Тироля! – добавила она со значением.

– Но ведь он, кажется, в Италии?

– «Кажется»! Хорошенькое дело – кажется! Южный Тироль в Италии с тех пор, как император Франц-Иосиф проиграл ту дурацкую войну. Я из местечка Лавис. Не знаете? Только не из того Лависа, что возле Тренто; тот Лавис жуткая дыра. Я из Лависа, что у Больцано, курортный Лавис. У нас там вилла. Прекрасная вилла в горах. А Ирен взяла да и вышла замуж за венца. Вот этого! – Она сердито постучала тростью. – Всю зиму я живу там. Одна. Караулю виллу. А летом они уезжают туда. А я приезжаю сюда. Тоже караулю, только не виллу, а квартиру. И тоже одна. Хотя нет, не одна, с Альмой… А вы нас дважды вспугнули, – она смотрела на меня с укоризной.

– То есть?

– Хозяева дома запрещают водить собак во двор. Вот и приходится… когда все сладко спят. Мы собрались – и тут вы. Мы переждали, собрались снова – и опять вы. Со всем этим скарбом. – Она скользнула взглядом по матрацу и раскладушке. – Альма, Альма! Пошли! Путь свободен. Вы не выдадите меня, надеюсь? Запретить – придумали же! Как будто собаки не живые существа и могут обходиться без прогулки… А вы производите впечатление вполне порядочного человека. Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Ванаг. Арвид Ванаг.

– Австриец? Венец?

Я рассмеялся:

– А разве это не одно и то же?

– Глубоко заблуждаетесь, молодой человек. Австрийцы – это тирольцы, штирийцы. Каринтийцы, на худой конец. Но не венцы. Ни в коем случае не венцы! Венцы… это венцы.

– Нет, я не австриец и не венец.