Ржавый меч царя Гороха

— Милиционеров, не как нормальных людей, на четвёртый день хоронят, — сквозь зубы процедила бабка, максимально драматизируя сцену. — Да в закрытом гробу, в полночь, за церковной оградой, в неосвящённой земле, тока при своих. А всех свидетелей в погребальный костёр кидают и пляшут голыми вкруг огня…

— Ох ты ж срамотень какая-а, прости мя, Господи, грешного, — искренне, с придыханием, вдохновился старый скандалист. — А посмотреть-то можно? Ну хоть одним глазком, из кустов ракитовых, я опосля никому ничего не скажу…

— Ясное дело, коли подсмотришь, так уже не скажешь. — В голосе Яги проявились опасные нотки, и дьяк сразу всё понял.

— Убивают! Спаситя-а! Милиция экспертизная загрызает, аки хищники нероновские первых великомучени-ко-о-ов!!!

— Пошёл вон.

— Иду, — мигом прекратил орать гражданин Груздев.

— И чтоб у меня…

— Молчу, как петух в архиерейской ухе на Великий пост, — тишайше поклялся Филимон Мит-рофанович и, судя по хлопку воздуха, просто испарился из отделения.

На деле он, естественно, просто слинял с похвальной скоростью оповещать весь город о том, что милиционеров-де не по-христиански хоронят, а стало быть, милиция та не от Бога-а-а…

Мне даже показалось, что я это реально слышу, но, видимо, так, слуховая галлюцинация. Кто-то из дежурных стрельцов постучал в оконце, жестами докладывая, что банька готова. Моя домохозяйка, погружённая в мысли свои девичьи, так же молча принесла мне пару нижнего белья и большое расшитое полотенце. Со мной опять ни слова…

Надеюсь, её молчание не затянется слишком надолго, потому что я уже начинал нервничать. Вдруг бабка за что-то на меня крепко обиделась и теперь будет играть в молчанку аж до Нового года? С неё-то станется, но вся работа отделения насмарку!

Ладно, схожу в баню, размякну, приведу голову в порядок, а потом на всякий случай торжественно извинюсь перед старушкой пару раз, с меня не убудет. С этим и пошёл мыться…

— Митя, как парок? — с улыбкой спросил я, прикрывая за собой дверь и входя в предбанник.

Мой двухметровый напарник, голый, как Геракл, и красный, как конь Петрова-Водкина, встретил меня с шайкой кипятка в руках и подозрительно смущённым взглядом…

— Дык… ничё вроде парок. Заходите уже, Никита Иванович, всю баню выстудите.

— Это что?!! — едва не самым девчоночьим фальцетом взвизгнул я, замирая на пороге.

— Где?

— У тебя!

— У меня?! — Он зачем-то посмотрел на свою задницу слева и справа. — На чей-то вы тут намекаете, нет у меня ничего такого…

— Не у тебя, естественно, а рядом с тобой! — наконец-то овладев нормальным голосом, прорычал я, тыча пальцем. — Вот это что?!

Митя обвёл невинным взором семь мёртвых кур, рядочком лежавших на лавке для мытья. Мокрые, грязные, с высунутыми язычками, вытаращенными глазками и в таких мудрёных позах, что любой сингапурский йог от зависти все ногти сгрызёт.

— Эти, что ли?

— Да, Митя, эти! Я именно эту домашнюю птицу и имею в виду. Что здесь произошло? Откуда цыпочки в бане? С каких пор ты стал маньяком-некрофилом-извращенцем-куроцапом, а?!

— Последние четыре слова повторите, Христа ради, ничё не понял… — попросил он.

— Что ты делаешь в бане с дохлыми курями?! — взвыл я, поражаясь его трогательному тупоумию.

Митяй сообразил, что сейчас словит от меня тем же тазиком по лбу, и перестал прикидываться шлангом.

— Всё по слову вашему исполнял же! Как только вы приказали баньку топить, так я и приступил к исполнению задания служебного со всем моим рвением! Дровец наколол, печь затопил, за водицей с вёдрами пошёл, да вдруг вижу, у колодезя курица на спине лежит, лапкой вздрагивает. Подошёл поближе, носком сапога в бок пнул аккуратненько, так она возьми да на пузо перевернись и сдохни! Думаю, вот уж Бабуленька-ягуленька огорчится, когда проведает. Глядь-поглядь по сторонам, а у забора-то, под вашим окошечком, энтих курей видимо-невидимо! И ведь все как есть дохлые…

— Хм, задачка, — призадумался я. — Одновременная скоропостижная смерть сразу семи кур. Кому оно надо? Может, их мор какой накрыл или массовое самоубийство? Ну там на почве обоюдной ревности к нашему петуху…

— Вот это запросто, — поддержал меня голый Митька. — Я самолично не раз видел, как он на соседний курятник заглядывался. А потом ещё на ворон посматривал, эдак из-под гребешка, многозначительно. Они уже и бояться его стали, летят с нашей крыши от греха подальше…

— Но вернёмся к теме. Ты на фига ж эту дохлятину в баню-то притащить додумался?

— Спрятать. Вдруг бабуля из терема выйдет да углядит, что куры её любимые нехорошей смертью померли, и ведь что подозрительно, аккурат под вашими окнами, а?

— Разговор был бы серьёзный, — кусая губу, признал я. — Но сам петух, зараза, цел?

— Цел, зараза!

— Нет в жизни гармонии.

— Увы и ах…

— Ладно, Мить, быстренько вынеси все трупы во двор, пусть за банькой полежат. А то устроил тут какой-то птичий морг. Я, между прочим, помыться хотел.

— Да за-ради вас в единую минуточку! — радостно подскочил он и, сгребя дохлых хохлаток в одну кучу, кинулся исполнять.