Ржавый меч царя Гороха

В принципе вполне удобно. Шмулинсон действительно хороший гробовщик и дело своё знает. Гроб был удобным, как колыбелька, не жал в плечах, позволял вольно вытянуть ноги и при закрытии крышкой оставлял достаточно пространства для дыхания. Думаю, в нём вполне можно продержаться часа два-три, пока меня не выкопают. Правда, кадры с Умой Турман из фильма «Убить Билла» упрямо лезли в голову, но я их гнал от себя, у нас всё-таки несколько другая ситуация…

— Значит, мне вот просто так лежать, и всё?

— Ну как тебе сказать, Никитушка… — порядком призадумалась Баба-яга. — Просто так ты не вылежишь, ить к тебе народу сколько прощаться пойдёт. Надобно, чтоб ты ровно труп был, без малейших подозрениев…

— В смысле не дышать?

— В смысле дам я тебе одну настойку тайную, ты с неё ровно сном заснёшь. Но дыхание столь тихим будет, что человеческим глазом вовек не углядишь. А через три часа ты сам проснёшься, уже у нас в отделении.

— Вы уверены?

— Да не переживай ты так, сокол ясный, — всплеснула руками бабка. — А то мне уже и обидно становится, словно бы ты мне, старой, не доверяешь! Это когда ж я такое оскорбительство жестокое заслужить успела, а?!

Крыть было нечем. Моя домохозяйка и по совместительству бессменная эксперт-криминалистка нашей опергруппы не подводила меня ни разу. Приходилось вновь просто верить ей на слово. И я поверил. Боже, я поверил…

— Щас настоечки чудодейственной выпьешь, и ложись себе, спи-почивай! Ни про что не думай, ни о чём не беспокойся.

Я причесался, поправил мундир, застегнул все пуговицы, начистил ботинки, выпил и лёг. Последнее, что чётко помню, это как в горницу вбежал ещё более потрёпанный, чем час назад, Митька и в руках у него, как скальпы, трепыхались восемнадцать старушечьих чёрных платочков. Больше не видел ничего, глаза сами закрылись, тело перестало повиноваться сигналам мозга, и весь мир вокруг меня превратился в мягко растянутые звуки. То есть слышать я мог и, уж поверьте, наслушался всякого…

— Ох и на кого ж ты нас покинул, свет ты наш участковы-ый! Ох и кто теперь с преступностью бороться буде-эт?! Ох и осиротело без тебя всё отделение милиции-и! Митя…

— Гы?!

— Ежели вот так хоть раз на людях хихикнешь, я тя помелом пришибу!

Потом, как я понимаю, был «тайный» вынос тела во двор. Там гроб поставили на две табуреточки, дабы специально приглашённые лица могли подойти и удостовериться. Ну и, как всегда, первыми пробились наглые думцы.

— Посторонись, холопы! Пропусти боярскую думу удостовериться! Мы тож, поди, люди, тоже слезу пустить хотим…

Далее были неразборчивые всхлипы счастья, хлопанье друг дружки по плечам и короткие благодарности Богоматери-избавительнице. Потом тишина, затаённое дыхание, неслабый запах перегара от стоялых медов и крепких наливок. Судя по торжественному пыхтению, прибыл сам боярин Бодров. Да чтоб он самолично не удостоверился, как же…

— Господь дал, Господь взял. Чё ж мы тут, волю Божью осуждать посмеем? Об мёртвых, как говорится, либо хорошо, либо ничего. Ничего, сыскной воевода, ничего, в пекле-то, поди, и тепло всегда, и компания развесёлая. А я ещё свечечку пудовую за упокой поставлю, на такое-то дело не жаль ни копеечки…

После чего, в довершение всего этого бреда, он ещё и от всей души чмокнул меня в губы! Если б не бабкина настойка, я бы умер в том же гробу от одного содрогания. Брр!

Потом подошёл сотник Еремев. Фома, как всегда, был короток и корректен, но чуть не сдал меня в конце:

— Прощевай, сыскной воевода. Все там будем. Поди, ненадолго расстаёмся.

Я получил сухой мужской поцелуй в лоб, и следующим стрельцы сунули Митю.

— Э-э, чё я-то? Ладно, не деритесь сразу. Ну-у… покойтеся с миром, дорогой Никита Иванович. Не вставайте тока, я и без того покойников боюсь. Да не буду я его целовать, хоть стреляйте! Навалились на сироту, говорю ж вам русским языком, боюсь я их…

Потом все как-то так выразительно притихли, что стало понятно — царь пришёл.

Ну давайте, твоё величество, развлекайтесь, ваша очередь.

— Спи, Никита Иванович. Спи, друг дорогой, соратник верный… Вижу, сколько ворон на похороны твои слетелось… Но ничего, я им всем укорот дам! Будут знать ужо, как… как… Тьфу, паразиты, забыл, чего сказать-то хотел?! Да! И прости меня, грешного, за… за… Ну, в общем, ежели в чём не потрафил, так и прости!

И уже шёпотом, прямо в ухо:

— Ну ты и жучара майская! Ить лежит себе, как будто мёртвый, и в ус не дует. А ежели я тебя сейчас под рёбра щекотну, а? А?! Ладно, не боись, не выдам. Но чтоб поутру был у меня с докладом. Живой или мёртвый, мне без разницы, понял ли, сыскной воевода?

И мне снова достались два дружеских лобызания в обе щеки. Я невольно начинал чувствовать себя мёртвой царевной в хрустальном гробу из сказок Пушкина. Оставалось только дождаться, когда подкатит королевич Елисей…

— Меня! Меня к телу допустить-тя! Я его так расцелую! Я его… всего… в честь такой-то радост… вселенской скорби! Да, пустить-тя же, волки по-зор-ныя-а-а…