Однако к этому чувству примешивалось, самым краешком пристраивалось невнятное пока, но тревожное беспокойство. Откуда оно появилось и чем вызвано — было непонятно. И чем напряженнее Даша к себе прислушивалась, тем яснее ощущала это беспокойство, которое нарастало, нарастало… Сердце ее словно сжали чьи-то холодные и сильные пальцы. Даша потерла ладонью под грудью, однако неприятная боль не проходила. Кругом по-прежнему была темнота, полный мрак, хотя сознание работало ясно. И теперь Даша понимала, что тревога может быть вызвана тем, что она стоит, прислонившись к машине, но с закрытыми глазами и долго не видит Пашу. Вот сейчас она откроет их — и чернота мгновенно исчезнет, а в глаза ударит ослепительно яркий солнечный свет и блеск удивительно свежего, похожего на заячий мех снега. И, конечно же, она снова увидит рядом с собой Павла.
Чернота исчезла, и Пашу она тоже увидела, а ее тело стало вдруг легким, почти невесомым. Тотчас, почти мгновенно исчезло беспокойство.
Павел подошел к машине веселый, улыбающийся во весь рот. Пошутил с ребятишками, которые уже через минуту смотрели на него с восторгом и обожанием, о чем-то переговорил с совсем уж ветхим дедом. Местный ветеран расплылся в улыбке, блеснув вставной челюстью. Так велико было обаяние этого человека, что он в мгновение ока мог приворожить, восхитить, околдовать кого угодно: от президента до люмпена. И только она слишком долго чего-то боялась, сомневалась, топорщилась колючками, сопротивлялась, пыталась бороться с его чарами и в конце концов проиграла. Но это был самый сладостный проигрыш в ее жизни. Теперь ей казалось, что до Паши она жила, как во сне. Бывает и сон, как явь, а бывает и явь, как сон… Никто, никто на свете не скажет, когда к ней снова пришла Любовь. И пусть не говорит…
Ребятишек возле машины собралось человек двадцать, от совсем уж маленьких, лет пяти, не больше, до подростков лет четырнадцати. Они почтительно расступились перед Павлом, и он подал Даше букет.
— Смотри, точно такие же, как те, что ты положила на могилу Олеговича.
— Откуда ты знаешь? — произнесла она потрясенно, не сводя взгляда с розовато-желтых роз. Они и впрямь были очень похожи. И, конечно же, само по себе это не было удивительным. Но как Паша сумел рассмотреть ее в той жуткой толпе, в которой она двигалась вплоть до самого кладбища?
Он ответил просто, не вдаваясь в подробности:
— Оттуда, — и открыл перед ней переднюю дверцу.
— Дяденька, прокати! Прокати, дяденька! — на разные голоса заканючила детвора.
Паша уставился на них, потом на Дашу, она только пожала плечами и уткнулась носом в розы. Странно, но они почти не пахли.
— Постой-ка, братцы! — Паша озадаченно поскреб в затылке. — Как же вас прокатить, чтобы обиды не было?
— Вы сначала малышню посадите, их сразу человек десять влезет, — посоветовал один из подростков, — до школы их довезете, а мы следом — бегом. А после школы до кладбища прокатите остальных.
— С чего ты взял, что мы на кладбище едем? — удивился Паша.
— Так водки ж припасли да букет. Потом, к нам важные такие только на кладбище ездиют, на могилу к Дмитрию Олеговичу.
— Это ты правильно заметил, что к Дмитрию Олеговичу, — вздохнул Паша и посмотрел на Дашу: — Не зарастет народная тропа… Надолго ли?
Ребятня, та, что поменьше, разместилась на заднем сиденье и на двух боковых. Оказавшись внутри шикарного салона, дети примолкли, сраженные его великолепием и обилием не совсем понятных деталей. Они шмыгали за Дашиной спиной простуженными носами и о чем-то быстрым шепотком переговаривались. Паша вел «Форд» медленно, чтобы продлить детворе удовольствие, к тому же человек пять или шесть ребят постарше припустили за ними следом, причем среди них обнаружились две девчонки.
Они проехали с километр по главной деревенской улице, до школы оставалось метров сто, когда, видимо, прозвенел звонок на перемену, и на улицу вывалила детская масса, человек двести, если не больше.
— О, матка боска! — Паша вспомнил свои польские корни. — Сомнут, чертенята! — И направил джип в боковую улицу, затем оглянулся на пассажиров и приказал: — Все, братва, станция Березай, побыстрее вылезай.
На смену малышам пришла более солидная публика. Подростки тоже большей частью помалкивали, но Даша видела в зеркальце, каким неописуемым восторгом поблескивали их глаза. Вскоре они выехали за село, и Паша притормозил машину.
— Все, дальше не повезу, и так далеко придется бежать. А мы в село другой дорогой вернемся, поедем напрямик к дому Дмитрия Олеговича.
Бормоча «спасибо», подростки покинули машину, и пока та не нырнула в ложбину, Даша видела их фигурки в зеркальце заднего обзора. Они шли, размахивая руками, а то вдруг припустились бежать по длинной деревенской улице, которая протянулась с одного края Сафьяновки до другого километров на пять, если не больше.