Ржавый Рыцарь и Пистолетов

Но Даша теперь не боялась ни ветра, ни этих безобразно расплывшихся туч. Сегодня рядом с ней находился Паша, который пел песни, рассказывал анекдоты и балагурил не переставая. «Форд» почти бесшумно мчался по трассе, и они все время говорили, говорили, словно всласть и сполна хотели наговориться перед долгой разлукой.

Даша могла вернуться в Краснокаменск только через три месяца, в начале весны. Было много неотложной работы, в том числе над новой книгой, которую она хотела закончить к концу января. Затем предполагалось пару недель отмотать в Москве в Исторической библиотеке. Вольно или невольно, но Оляля полностью уничтожил ее сомнения по поводу написания исторического романа. «Последняя любовь Чингисхана» — так он будет называться. И в нем она расскажет, как большая, но безответная любовь победила великого полководца и завоевателя…

Даша вздохнула. С этой идеей она носилась два года, однако все как-то не смела к ней подступиться. И вдруг события последних дней, абсолютно далекие и ничем не связанные с той дикой еще эпохой, заставили ее взглянуть на древнюю легенду совсем другими глазами, возможно, в этом ей помог Паша. Рядом с ним она чувствовала себя намного сильнее и увереннее.

— Ты чего вздыхаешь? — спросил Паша. — Выйти хочешь? По нужде?

Она расхохоталась и шлепнула его по лбу. Пашина непосредственность забавляла Дашу безмерно, а еще он так старательно пытаясь ее развеселить и почти совсем не употреблял бранных слов, на которые был великий мастер.

— Вздыхаю, потому что не знаю, как с Миркой разговаривать. Она наверняка уже в доме обосновалась. Бумаги разбирает, — ответила Даша и снова вздохнула.

— Интересно, кому Олегович наследство отписал? — поинтересовался Паша, не поворачивая головы.

— Наследство? — опешила Даша. — Какое наследство?

— Ну, дом, усадьбу, архив, библиотеку… Кому-то же он это отписал?

— Не знаю, — она еще более растерянно пожала плечами. — Я не думала. И Дмитрий Олегович вряд ли думал.

Паша бросил на нее быстрый взгляд.

— Он-то как раз подумал. Я ему в прошлом году прямо в палату нотариуса привозил, помнишь, когда у него второй инфаркт случился.

— Я правда не знала. И ты ничего не сказал, почему?

— Олегович не велел. Видно, не хотел тебя путать.

— Кому он мог оставить наследство? Если государству, тогда точно пропал музей. У родины деньги на него вряд ли найдутся. Может, родственникам? Но у Дмитрия Олеговича, кажется, никого из родственников не осталось. Хорошо, если Мирке. Жить ей все равно негде, и тогда можно надеяться, что она оставит в доме все как есть.

— Надеяться можно, только осторожно, — весело констатировал Паша и резко прибавил скорость.

По свободному от снега асфальту «Форд» летел как стрела. Встречный автомобиль просигналил фарами, предупреждая о засаде гаишников, но номера Пашиных машин здесь знали очень хорошо, и притаившийся в кустах милицейский автомобиль они миновали, не снижая скорости.

— Я теперь знаю, почему тебя прозвали Лайнером, ты скорость любишь! — улыбнулась Даша, наблюдая в зеркальце за его сосредоточенным лицом. Темные широкие брови сдвинуты, рот плотно сжат. Не успела Даша закончить фразу, как Паша вновь расплылся в улыбке. Казалось, в эти дни он стремился перевыполнить план по улыбкам, а может, просто наверстывал упущенное?

— Сущая правда, скорость я люблю и простор люблю, но тебя люблю больше всего. — Он подмигнул Даше. — Хочешь, я твоим именем пароход назову?

— Пароход? — изумилась она. — Откуда он взялся?

— Мои мужики откопали где-то в затоне. Привезли ко мне на озеро Белецкое. Сначала решили его под ресторан приспособить, а потом механики посмотрели, оказывается, если подремонтировать, он еще лет десять по воде побегает. Отремонтировать мы его отремонтировали, а покрасить успели только с одной стороны. Тут экологи пронюхали, налетели, как саранча. Дескать, воду замутили, воздух испоганили, землю мазутом залили! Повесили на меня всех собак, кое-как откупился.

— А с пароходом что?

— Пароход на воду спустили, только наполовину окрашенный. С одной стороны он беленький, как сахарок, а с другой — ржавый да ободранный. Прогнали мы его пару раз туда-обратно по озеру. Смотрим, ничего, работает наш зверюга юрского периода, шлепает колесами, причем как часы. А через неделю мне газетенку одну грязного пошиба приносят, дескать, про наш пароход прописано. Читаю и ничего не понимаю: «Паша Лайнер совсем охренел. Затащил на Белецкое две лайбы. На одной, новенькой, баб своих да собутыльников катает, а для работяг ржавую доходягу-баржу приспособил. Совсем подлец, однако! Эксплуататор и кровопийца!» Потом я врубился, хохотал даже. Они, суки такие, один пароход за два приняли. А может, схохмили. Но ведь нашлись дураки, мама родная, жаловались губернатору на мой произвол.

— Паша, а ты моим именем с какой стороны его назовешь, с той, что окрашена, или с той, что обшарпана? — спросила Даша с ангельской улыбкой на устах.