Читаем С автоматом в руках полностью

С косогора они увидели вдали группу пограничников. Они шли по труднопроходимой местности метрах в трехстах от них. Олива и Цыган направились в их сторону с оружием наизготовку, держась друг от друга в пяти метрах. Местность перед ними просматривалась хорошо: луга да вырубки, только кое-где была низкая лесная поросль. Иван первый заметил почти совсем сгнивший мостик через лесной ручей. И вдруг он поднял что-то с земли. В руке у него оказалась красная бумага.

- Посмотри, - сказал он возбужденно. - Командировочное предписание.

- Гм. Такое же, как у нас. Бумага мокрая. Видно, они перешли через ручей так же, как и мы. Ты только посмотри! Здесь их фамилии. Все данные.

В командировочном предписании перечислялись одиннадцать фамилий.

- И еще какая-то женщина. Ровно двенадцать голубчиков, как апостолов. Значит, мы пока взяли только третью часть. Остальные тоже должны быть где-то в до лине, ближе к Лесову, чем к границе. Оттуда только что слышалась стрельба. Пойдем туда.

Они тихо, словно тени, стали пробираться по долине. Обзор все время был хорошим, только кое-где обзору мешали отдельные заросли кустарника. Цыган держался берега ручья, Олива шел по вырубке. "Армия? - думал Яниш. - Нет, это не армия. Армия - это Штефан и Карел и много других хороших парней, а не сынки потерпевшей поражение буржуазии и реакционные студенты, поклоняющиеся капитализму, как верующий господу богу..." Цепь была уже на горизонте, у окраины Лесова, когда Цыган услышал резкий голос Оливы:

- Руки вверх! Выходи! Быстро, не то я вас в два счета достану!

Яниш со страхом осознал, что стоит там, куда должна была угодить очередь Ивана. Это знал и Олива, поэтому он и тянул время, чтобы дать возможность Цыгану переместиться. Яниш отскочил назад. Олива тотчас же дал предупреждающую очередь. Раздались крики:

- Не стреляйте! Не стреляйте!

Из кустов один за другим выходили солдаты.

- Кругом, лапы вверх!

Их было четверо. По косогору на помощь Цыгану и Оливе бежал еще один вахмистр. Это был шофер Густа. Он подоспел в тот момент, когда Цыган, забравшись в кусты, вытаскивал оттуда оружие и походные мешки. Там оказался настоящий арсенал. Шофер связал задержанных ремнями их вещевых мешков. Солдаты были сержантами. Они испуганно смотрели на вымокших до нитки, разъяренных вахмистров.

- Куда ты шел? - кричал Цыган, обращаясь к одному из них. - К немцам? К американцам? Это твой авто мат? Лагерь и судьба агента - вот что тебя ждало! Больше ничего. И дорога обратно, и пуля или веревка. И стрелял бы ты в меня, герой. Кто твой отец?

- Кондитер.

- В какой он партии?

- В народной. Бог...

Цыган взял в руку один из захваченных автоматов.

- Это был твой, ты, христианин? А теперь говори, где подпоручик и эта женщина? Обманывать грех, ты ведь знаешь.

- Ну, давай! - взорвался Олива, видя, что тот молчит.

- Не знаю, - ответил тихо сержант. - Я вообще не знаю, где мы.

- Дома. В Чехии, ребята! - резко сказал Цыган и обернулся к подходившим пограничникам.

- Мы взяли всех! - обрадовались ребята. - Кроме женщины. Вы слыхали, какая здесь была канонада?

- Иван отведет их на заставу, - принял решение Яниш. - А мы пойдем снова. Я хочу отыскать эту даму.

Иван рассказал, как он обнаружил этих четверых. Они зарылись в листья и ждали, пока цепь пограничников пройдет мимо. Только плохо замаскировали сапоги, а Иван их не просмотрел. Теперь пограничники отправились обратно.

- Осматривать все кусты, канавы, ямы от поваленных деревьев. Держаться друг от друга в пределах видимости. Вперед!

В это время прибыло подкрепление из Тахова. Вернулся и Карлик. Вдруг откуда-то издалека со стороны границы раздался выстрел, потом второй и послышалась очередь, которую повторило эхо. Храстецкий вытер лоб:

- Кто это там дурака валяет? Неужели вздумали стрелять в женщину?

- Стромек при охране границы шутить не будет, - заметил кто-то. - Это наверняка он. А может, кто-нибудь из немцев?

Ребята опять помчались к границе, к тому месту, где находился Стромек. Увидев приближавшихся пограничников, он направился к Цыгану.

- Скандал, друг! - закричал он издалека. - Пред ставь себе... Когда о наших делах узнали в Тахове, один сотрудник контрразведки направился прямо сюда, на свой страх и риск. И вот я вижу: выходит человек из лесу, в руках автомат, одет в гражданское. Я крикнул ему, а он пустился бежать через луг. Ну я и дал парочку предупредительных повыше его макушки. Он сразу же оказался на земле. Когда я к нему подошел, он встал, достал Удостоверение и заявил, что будет жаловаться. Потом ушел с Пепиком Репкой.

- Надо же как получилось! - вздохнул Цыган.

- Я, конечно, не стал бы стрелять в него. Я бы его догнал. Он был у меня на прицеле, как заяц... А как дела у вас?

- Не хватает только дамы.

- Ну так пойдем к границе, к тому месту, где мы подстрелили одного из них. Там должны быть следы.

- Ты прав. Все ко мне! - приказал Цыган.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное