Читаем С автоматом в руках полностью

Иван Олива завел новое головокружительное знакомство в соседнем Ходове. Теперь это была дочь венского портного. Она элегантно одевалась и ездила в роскошном американском автомобиле. Говорили, будто в Вене она была замужем за американским офицером. Это знакомство пришлось лесовчанам не по вкусу: черт знает, что могло за ним крыться. Однако ребята молчали. Иван почти выбыл из их компании. Что поделаешь? Они жили в Лесове уже третий год. Теперь это были не просто веселые юноши, как в первые недели и месяцы. Все они возмужали, стали более спокойными и решительными. Выявились и различия между ними...

Пока еще ни один месяц не прошел спокойно, и это было хорошо: служба не казалась монотонной, и они день ото дня все больше осознавали свою роль на границе. Прошли те времена, когда они отвиливали от службы. Ребята уже не боялись темных ночей, не мучило их чувство одиночества и опасности. Улучшилась и их экипировка. Передатчики с той стороны границы продолжали заманивать чехов и словаков в "страну свободы". Но лесовчане стояли на страже. Они привыкли к лесовской заставе, к ее жизни. Только Карлик стал мечтать перейти на другое место и все ждал, когда удовлетворят его просьбу. Однако шансов на успех у него почти не было. Командиров не хватало, а у молодых, считалось, еще нет опыта, хотя на деле это было не так. Да, они не служили при трех режимах, как большинство их начальников, но они были коммунистами и от всего сердца хотели видеть свою страну социалистической.

Осенью они задержали женщину с ребенком, которую проводник пытался перевести через границу. Стромек стрелял в него в темноте и, как оказалось позже, слегка ранил в ногу, так что агенту пришлось обратиться в Баварии к врачу. Кем он был, никто не знал.

"А что, если это был Дядя?" - предположил Хлоупек, который всегда мечтал задержать опасного агента. Сверху о Дяде ничего не сообщали, как будто он сквозь землю провалился, но в Лесове о нем не забыли...

Как это ни странно, вот уже несколько дней на границе было спокойно. Даже ни один обычный перебежчик не попал никому из них в руки.

- Пятница и вдобавок тринадцатое число. Вдвойне несчастливый день, протянул Храстецкий, вставая с постели и собираясь в наряд. Он шел вместе с бывшим таможенником Алексом.

- Идешь к Гути? - спросил Цыган, игравший со Стромеком в домино.

- Ага, а Вашек Коварж - к двадцать второму. Вот и все... Завтра личный состав заставы увеличится на одного человека. К прапорщику приедет его барышня.

- Сестра?

- А кто же еще?

- Ну, господа, адью, - распрощался Вацлав. - Пан Храстецкий направляется на службу.

- Служи хорошо да приведи кого-нибудь. И в нашей бедной хатке сразу будет веселей, ребятки! - прокричал вслед ему Цыган.

Патруль шел вдоль ручья к Гути. С Алексом в дозоре было хорошо. Храстецкий знал, что скучать ему не придется: таможенник каждый раз рассказывал фантастические истории из тех времен, когда таможенная стража только начинала свое существование. При этом он никогда не повторял одну и ту же историю дважды. Они прошли к западной окраине деревни, где у перекрестка дорог находился их пост. Именно такие места чаще всего контролировал командир: здесь он мог легко найти патруль.

Ночь прошла спокойно. Наступали холода, но ребята согревались от быстрой ходьбы, шагая с одного края деревни на другой. Под утро они зашли в полуразрушенный дом, где в прошлом году были задержаны два бандеровца. Храстецкий осмотрел следы в стене и на печи, оставленные автоматом Роубика. В этом здании патрули обычно чем-нибудь подкреплялись или даже кипятили чай во время положенного им отдыха, при этом перекресток всегда оставался в поле их зрения.

Они сидели у теплой печки, прихлебывая чай из жестяных кружек.

- Кабаны! - закричал вдруг Алекс и прильнул к запыленному окну.

По лугу в направлении леса, не торопясь, возглавляемое крупным самцом, шло небольшое стадо кабанов, в котором было и несколько поросят. Время от времени кабаны останавливались, рылись в мерзлой земле и, построившись, как солдаты, по ранжиру в колонну, шли дальше. Алекс потихоньку поставил на боевой взвод свою винтовку.

- Что скажешь, Вашек, если я подстрелю этого вепря?

- Что ж, дистанция небольшая, - согласился командир патруля, попробуй. В Лесове выстрел не услышат, а остальным нет никакого дела.

Алекс просунул дуло винтовки в окно. Стрелок он был хороший, это все знали, и Храстецкий не сомневался, что кабану пришел конец. Алекс начал прицеливаться. Он не спешил. Стадо шло медленно, приближаясь к ним.

- Черт побери, стреляй же, - прошептал Храстецкий.

- Тихо, - ответил Алекс, прицелился и спокойно на жал спусковой крючок. Шедший первым кабан упал и перевернулся. Поросята запищали и скрылись в кустах, росших по другую сторону дороги. Старый вепрь, увы, тоже... поднялся и бросился бежать со всех ног. Правда, его движения не были уверенными.

- Тьфу ты! - выругался Алекс. - Иногда достаточно бывает одной пульки. Пойдем посмотрим, наверняка он ранен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное