Читаем С автоматом в руках полностью

Они поставили на место кружки, залили огонь и выбежали на луг. Ничего, никаких следов в том месте, где стадо исчезло в кустах. Лишь на самой опушке между кустиками земляники Храстецкий заметил капли крови.

- Кровь! - закричал он.

- Охотники говорят "цвет", - поправил его Алекс.

- Неважно. Главное, что ты попал в него. Как далеко может он уйти?

- Иногда раненый кабан ложится совсем близко, иногда его вообще не достанешь.

- Надо же, - возбужденно проговорил Храстецкий, - пойдем по следам, ладно? Не допустим же мы, чтобы где-нибудь на лугу или в лесу осталась лежать такая гора мяса!

- Конечно. Пойдем потихоньку, найдем его и добьем. Это оказалось нелегким делом. Они то теряли "цвет", то снова его находили, ползали на коленях и снова искали. То и дело в высокой траве им чудился кабан. И опять никаких следов. А солнце уже поднялось. Алекс был готов сдаться, но Храстецкий подгонял его. Они прошли километра четыре и отдалились от предписанного им маршрута движения.

- Да, вот это была бы жратва! - вздохнул Храстецкий. - Я ел такое только один раз. Это была вещь!

Более опытный Алекс давно уже оставил все надежды, но мечта о чудесном жарком гнала Храстецкого все дальше и дальше. Наконец они оказались на просеке, которая вела к столбу № 22.

- Пойдем обратно, Вашек - предложил таможенник.

- Жаль, - проворчал Храстецкий, - я еще посмотрю напоследок на просеке. А ты отправляйся к двадцатке и подожди меня.

Вацлав всматривался в хвою, траву, кусты малины и черники, в гниющие ветки. Приходилось оставить надежды найти кабана. Храстецкий выпрямился и в этот момент услышал донесшиеся откуда-то издалека звуки, похожие на человеческие голоса. Пятясь, он ушел с просеки и, скрывшись за стволами деревьев, принялся напряженно прислушиваться. Нет, это не голоса. Такие звуки может издавать раненый и издыхающий зверь...

В конце просеки рядом с границей он вдруг увидел прапорщика Карлика. Сомнений быть не могло. Конечно же это он. За ним шла его сестра. И еще один человек, мужчина. "Наверное, Барак, - подумал Храстецкий, - вечно они ходят вместе". Троица вошла в лес. Храстецкий вздохнул с облегчением. "Боже, если б прапор меня здесь увидел, досталось бы мне! Командир патруля должен находиться сейчас совершенно в другом месте... Что бы я ему сказал? Как бы объяснил свое присутствие здесь? Конечно же, я должен был знать, что сегодня суббота, а прапорщик в этот день всегда ходит к одному и тому же пограничному столбу - номер двадцать два. Но, насколько я знаю, никогда еще не приходил он так рано..." Прячась за деревьями, он незаметно вернулся к Алексу.

- Везет же нам, - сказал Вацлав вполголоса. - Старик со своей прекрасной сестричкой опять на границе. Я совсем забыл, что сегодня суббота. Живо пошли к Гути, а то еще придет ему в голову нас проверить. Сколько времени?

- Уже начало одиннадцатого, - ответил Алекс.

- Этот вепрь теперь будет мне сниться всю ночь, - вздохнул Храстецкий,

Обратно они шли быстро, теперь уже не лесом, а вышли на шоссе и направились к Лесову. Не доходя до Гути, услышали шум мотора.

- Старик, - констатировал Храстецкий, пытаясь определить, откуда появится машина. Звук мотора, однако, постепенно затих. Машину они так и не увидели.

- Проехали напрямик, - заметил Алекс. Дежурным в тот день был Цыган. Вашек рассказал товарищу о неудачной охоте на кабана.

- И все же нам повезло. Чуть-чуть у границы не наткнулся я на прапорщика и его сестричку. Они были там с самого утра и с эскортом.

- С каким еще эскортом? - улыбнулся Цыган. - Послушай, не бывает ли у тебя галлюцинаций?

- Я страдаю этим с самого детства, - осклабился Храстецкий. - И все же я видел там троих, извольте верить. Видел, понимаешь? Третьего я не узнал. Наверное, это был Барак. Или кто-нибудь другой?

- Вряд ли это был Барак, - сказал Цыган. - Я толь ко что слышал его голос в коридоре. Главное, что тебя никто не видел, иначе был бы скандал. А кабана жаль. Могли бы гульнуть.

- Понимаешь, - начал рассказывать Вацлав, - Алекс и в самом деле выстрелил метко. Будь конец пули граненым, кабану сразу был бы каюк. А так, сначала кровь из него хлестала вовсю, а потом все меньше и меньше... Наверное, направился за границу, мерзавец.

Вечером вернулись из наряда Слава Хлоупек и Ярослав Роубик. Как обычно, они собрались в комнате у Храстецкого, чтобы договориться, как провести субботний вечер. Цыган, Стромек и Роубик намеревались пойти к Благоутам. Их обуревало не только желание встретиться с четырьмя красавицами сестрами. Просто ребята обещали тете Благоутовой нарубить дров.

- Послушай, Слава, - спросил вдруг Цыган Хлоупека, - во сколько Карлик был наверху у шлагбаума?

- Около десяти.

- А как долго он оставался у вас? - заинтересовался и Храстецкий.

Хлоупек посмотрел на Роубика и ответил:

- Примерно полчаса, а что?

- А кто был этот третий? - спросил Храстецкий.

- Какой еще третий? У нас был только командир плюс его обворожительная сестричка.

Храстецкий вдруг помрачнел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное