Беседин наслаждался произведенным эффектом и развил план: во-первых, требовалось изолировать от посла и Оксану, и Галину, и прочих дам, напугать их так, чтобы не только встречаться, но и говорить по телефону они боялись. Во-вторых, надо тонко стимулировать контакт турка с прославленной Марией Бенкендорф-Лобановой, именно ее после встречи у художников несколько раз добивался посол, однако актриса, не имея санкции, отказывала ему, ссылаясь на занятость.
Итак, отрезать от дамского пола и подбросить звезду Большого — легко сказать!
И это задача номер один. Гигантская работа.
Указания последуют.
И повалились на бедного турка беды, одна к одной: Оксана, к его великому удивлению, отвергала рандеву, сославшись на затяжную болезнь, Галя же вообще исчезла с горизонта: из квартиры хмуро отвечали, что она переехала в другое место, с другими дамами тоже что-то стряслось. Шахназ задерживалась в Турции, мадам Ивановская находилась при муже (однажды они встретились на приеме, Кемаль поцеловал ей руку, а она вспыхнула, как девочка, и заморгала глазами, — вот-вот заплачет), короче, посол испытывал серьезнейший половой кризис, и это бедствие продолжалось целых три недели, к концу третьей он даже похудел.
С четкостью, принятой только в КГБ, именно к концу третьей недели в телефонной трубке на квартире у посла прозвучал уверенный, но нежный голос:
— Господин Кемаль? Это Мария Бенкендорф-Лобанова. Вы меня помните?
О да, он сразу вспомнил ее! как же он мог не вспомнить ее? он просто не мог не вспомнить ее! Еще тогда, в первый раз, в шуме вечеринки у Дмитрия, очарованный, нет, потрясенный ее красотой! А потом несколько раз он видел ее по телевидению и пару раз в Большом в свете рамп, с букетами цветов в руках и у ног. Знавшую себе цену, гибкую, словно змея, с острым взглядом карих глаз. Как же он мог забыть ее, приму с мировым именем?
— В пятницу у меня премьера, я хотела пригласить вас с женой.
— Как любезно с вашей стороны! Жена, к сожалению, в Турции. Но я обязательно приду. Огромное спасибо.
Все-таки жизнь прекрасна! Боже, какой неожиданный звонок!
С трудом дождался пятницы, собственноручно купил огромный букет белых роз и приказал шоферу принести их в Большой после спектакля.
«Лебединое озеро», немеркнущая жемчужина русского балета, Мария танцевала вдохновенно, и зал то замирал, то завывал от восторга.
За кулисы его сначала не пустили, старушка с программками в руках долго его допрашивала и дала зеленый свет, лишь узнав, что он иностранец — к последним относились уважительно, каждый советский человек чувствовал себя великим дипломатом.
Она еще не остыла от танца, нежная, полуголая, затягивающая запахами своего прекрасного тела, голова шла кругом, он робко вручил розы, удостоился поцелуя в щеку, чуть коснулась грудью — он задрожал и впал в транс.
— Могу я проводить вас домой? — еле выговорил, запинаясь.
— Спасибо, но за мной заедет муж. холодный душ с улыбкой, от которой растаял бы Северный полюс.
— Не завидую мужу такой красивой женщины.
— Он не ревнив, к тому же геолог по профессии, и часто бывает в экспедициях, — сверкнуло, как луч надежды в беспросветной тьме.
Договорились как-нибудь отужинать, Мария проявила интерес и к турецкой кухне, и к культуре, заодно сообщив, что ее дедушка имел дом в Стамбуле после бегства из России в разгар гражданской войны.
Расстались друзьями.
Тоска смертная, что делать одному? Поехал в «Националь» — вдруг не пустили (служба уже знала в лицо), двинулся в «Метрополь» — та же история.
Что же делать в этой пустынной столице?
Вернулся домой, впервые пожалел об отсутствии жены, позвонил по телефону Колоскову и буквально напросился на вечеринку, намекнув на желательность понятно чего.
Кнут сменили на пряник: вечеринка состоялась, однако большинство дам было при партнерах, а две одинокие красотки, которые, как казалось, уже принадлежали послу, к концу вечера неожиданно дали от ворот поворот, сославшись на какие-то неимоверные дела.
КГБ работал безжалостно и не щадил либидо Кемаля.
Вернувшись домой, сразу же набрал домашний номер Марии.
— Здравствуйте, Мария. Могу я пригласить вас завтра на ужин?
— Спасибо, но я занята. В другой раз.
Так продолжалось еще две недели, Григорий Петрович радовался этой сексуальной блокаде, как дитя.
— Молодцы! Правда, я не уверен, что вы его посадили на полную диету. Ведь почти все турки занимаются педерастией, а у него несколько слуг. Помните, что случилось с великим английским разведчиком полковником Лоуренсом, когда он попал в турецкий плен? Его прежде всего изнасиловали!
— Если он связался со слугами, то почему звонит Марии чуть ли не каждый вечер? — возразил Коршунов.
— Все турки — сексуальные психопаты, вам нужно глубже изучать национальные особенности! — заметил шеф. — Но я не ошибся: он, кажется, влюбился, однако она должна держать твердую линию. «За всякой вещью в свете мы гонимся усерднее тогда, когда еще не овладели ею». Кто это написал? — Шеф обратил свой лик к просвещенному Колоскову, зная, что Коршунов покончил с чтением (если и начинал) еще в средней школе.
— Это не Ларошфуко?