С бомбой в постели

Хватало и еще разного народцу, игравшего роль листьев, окаймлявших изысканный букет, держались они тихо (между прочим, и в званиях были всего лишь лейтенантских, и потому не лезли в пекло поперед батьки), говорили, словно шуршали, и в основном смеялись над чужими шутками, довольно успешно изображая счастье от общения с природой и с милыми гостями.

Преотменное настроение.

Начали с шампанского прямо на лужайке рядом с избушкой на курьих ножках, на дубовом длинном столе антикварного вида и без всякой скатерти громоздились закуски и выпивка.

Николай Иванович страдал от неприятного осадка после разговора с Бесединым, на следующий день его вдруг не включили в писательскую делегацию в США, с чего бы это?

Улучив момент, с бокалом шампанского в руке он мягко подплыл к Беседину:

— Я давно хотел извиниться перед вами, Григорий Петрович.

— За что? — удивился Беседин, хотя тут же все усек.

— Помните наш телефонный разговор? К сожалению, я был излишне эмоционален. Извините.

— Да я уже и забыл! — широко улыбнулся шеф.

Боже, с каким дерьмом приходится работать! И с такими хотим еще коммунизм построить!

Беседин чокнулся, испытывая неподдельное омерзение: в глубине души он вообще презирал всех агентов, а тех, кто заискивал и раболепствовал, не выносил на дух.

— Хотя я и не в кадрах, но тоже считаю себя чекистом! — повторил свою любимую фразу Ивановский и успокоился.

Купание и другие радости жизни гостей не привлекли, пир на лужайке плавно и органично перешел на веранду, вино лилось рекой, шум стоял необыкновенный.

Кемалю посчастливилось сидеть рядом с Марией, он обращался с ней, как с фарфоровой куклой, которая может расколоться от прикосновения, а балерина разошлась, наплевала на диеты — делала она это редко и всегда на полную мощь.

Тут и приятный сюрприз: цыгане в разноцветных одеждах, «очи черные, очи страстные.», все выползли из-за стола на пленэр, внимая пению. Подпевали, вздев брови, закатывая глаза и мечтая о черных очах, вернулись на веранду выпить и закусить. Танцевальная часть — тут уже звезда Большого взяла огонь на себя, все вокруг померкло, танцевала она виртуозно и со всеми, послу наконец довелось поплотнее прикоснуться к нежному телу примы, и он задрожал, когда она вдруг обняла его за шею двумя руками.

Между прочим, с непривычки напилась.

И тут дернул черт Григория Петровича напроситься на танец, забыл большой чекист о своем росте, думал, что вся сила — в голове, а Мария танцевала с ним снисходительно (ну и бородавочка, думала она, глядя на бритую голову, откуда ей было знать, что это чуть ли не пуп земли?), и напоследок вдруг поцеловала его в лысину, оставив вульгарно-красный отпечаток.

Римма чуть не упала в обморок, прошипела нечто страшное по поводу хамки, все гости были смущены, а Колосков покраснел, предчувствуя нагоняй.

И не ошибся: Беседин строго взглянул на перепуганного Дмитрия, который уже летел к нему, трепеща, как осенний лист под ветром.

— Если вы не приведете ее в порядок. — спокойно сказал Григорий Петрович.

Мог бы и не говорить.

Коротко, но очень доходчиво Колосков объяснил Маше, что кроме великих артистов существуют и великие государственные мужи, от которых зависят, между прочим, ордера на квартиру. От разъяснения Маше стало плохо, тут же разболелась голова, и она удалилась в комнату, правда, не без мысли реабилитировать себя в глазах руководства.

Меры не заставили себя долго ждать.

— Маша очень просит вас подойти! — подбежал к послу Колосков, и тот помчался на зов.

— Я соскучилась по вам. — сказала она полушутливо.

Боже, разве мог он об этом мечтать?

Сумасшедшие касания.

— Нет-нет, не здесь. Не пора ли нам домой?

Десять часов, хорошее время, гости начали разъезжаться, разумеется, посол пригласил Машу в свой лимузин и заключил ее в объятия, как только выехали за ворота, она слабо сопротивлялась, разжигала до предела, — пусть сходит с ума, влюбленный антропус!

— Хочу купаться! Мне жарко. — ах, он весь в ее власти!

Свернули к речке, разделась донага, заставив отвернуться посла и водителя, и минут пятнадцать с наслаждением побарахталась в воде. Хорошо! Любила дразнить еще с детства.

Наружное наблюдение, тянувшееся за ними, засело, чертыхаясь, в лесу.

Коршунов и вся команда уже давно ожидали во всеоружии, нервничали, кляли опаздывающих последними словами.

— Муж сейчас в командировке и должен на днях вернуться, — объясняла Маша. — Давайте не будем останавливаться у дома, я не хочу, чтобы нас видели соседи.

Вполне понятно, в Турции посягательство на чужих жен заканчивается ятаганом в живот.

— Следуйте за мной. На расстоянии, — инструктировала Маша, вошедшая в роль отчаянного конспиратора. — Я войду в подъезд отдельно от вас. На десятый этаж поднимайтесь пешком, моя соседка открывает дверь при каждом стуке дверцы лифта. И лучше снять туфли, чтобы не было слышно шагов.

Посол занервничал, но это его подстегнуло. Он шел сзади и представлял ее обнаженной — рот заполняла сладковатая слюна.

Исчезла в подъезде.