С бомбой в постели

Он выждал, осторожно вошел, придерживая дверь и с туфлями в руках, бесшумно, словно крадущийся кот, начал подниматься по лестнице. Без тренировки появилась небольшая одышка, да и нервы шалили: вдруг проклятая соседка что-нибудь услышит и вылезет на лестницу. И вот — заветная дверь, сердце колотилось, как у спринтера на финише. Он тут же ухватил ее в коридоре, буря страсти, палящий огнь желания, наконец (о, наконец-то!) двуспальная кровать — и одинокий попугай, с удивлением взирающий из своей золоченой клетки.

Мария безумно устала, никаких эмоций посол у нее не вызывал, тем более что она была лесбиянкой, мужчин считала грязными и вонючими животными, а турок и прочих вообще презирала.

Два часа ночи, сладкое время, посол блаженствовал и даже не услышал бренчания ключа во входной двери и хмельные мужские голоса.

— Боже мой! Муж! — вскричала Мария, радуясь, что мучения с неутомимым вахлаком подошли к концу. — Вернулся раньше времени. что делать? что делать?

И она заметалась в отчаянии, напяливая на себя белье и заламывая руки.

— Как ты там живешь, Машенька? — затянул Коршунов в коридоре игривым фальцетом.

Только тогда посол осознал всю трагичность момента: действительно, что делать? прыгать в окно? прятаться в шкаф? под кровать?

Сияющий муж с букетом лилий в руке торжественно появился в спальне в сопровождении амбала зловещего вида (распухший от обжорства и пьянства водитель из ведомственного гаража). Воздействия хватало, посол прыгал по кровати в поисках трусов — куда они подевались? не сбросил же он их в коридоре!

Далее действие разыгралось по всем законам сценического искусства.

— Сука! — заорал Коршунов и добавил несколько многоэтажных выражений. — Сука!

И он налетел на полуголого посла, только что обнаружившего трусы и уже вдевшего в них одну ногу.

Удар по физиономии (открытой ладонью, как велел шеф), еще несколько ударов. Старался, вкладывал в них всю ненависть ЧК-КГБ к иностранным шпионам. Амбал тоже не отставал, делал страшные рожи и запустил в посла бутылкой с водкой, естественно, она пролетела мимо, но брякнулась о стену, осыпала всех осколками, и это изрядно драматизировало действо.

Жертва не сопротивлялась и даже не закрывала лицо, принимая все, как расплату за грехи, — все силы были брошены на поиски рубашки и штанов.

— Что ты делаешь? Это же турецкий посол! — с надрывом кричала Мария контральто, вдруг почувствовав себя оперной дивой.

— Пусть хоть президент! — брызгал слюною чекист. — Уйди, сука!

Вошел в раж и двинул ей в глаз вполне натуральным образом, она вскрикнула и, не раздумывая, заехала ему в нос своим миниатюрным кулачком, совсем озлившись, добавила еще, и из разбитого носа потекла кровь.

Вид крови придал всей сцене не только безобразность, но и натуральность, актеры играли на полную мощь.

— Развожусь! — орал Коршунов, устав бить посла. — Ты на суде у меня ответишь за все это! Я во все газеты напишу, я в Верховный Совет пожалуюсь! (Это был гениальный ход генерала, цимес всей операции.)

Кемаль старался держаться достойно, натянул наконец пиджак и бросился к выходу, однако Коршунов ловко перехватил его на ходу, дотянул до двери и, крепко дав ногою под зад, отправил разрушителя семьи вниз по лестнице, бросив ему вдогонку забытое канотье. Однако вид поверженного любовника только разбудил в Коршунове зверя, он слетел вниз и еще раз сильно поддал ногой турку под зад.

Немного прихрамывая, побитый любовник доплелся до ожидавшего его лимузина, плюхнулся на заднее сиденье и зарыдал.

Этот восхитительный спектакль имел своих благодарных зрителей, наблюдавших сверху через специальный аппарат, заделанный в потолке и именуемый на профессиональном наречии таинственным словом «визИр». Среди команды находился и прибывший на зов Беседин, любивший животворный запах пороха прямо на поле боя, он следил за сценой, как Кутузов, наблюдавший с горы за ходом Бородинской битвы, он тут же простил Марии все ее вольности. Сразу же после бегства посла вся группа с водкой и закусками, прихваченными с дачи, бросилась вниз. Мария с огромным синяком во весь свой прекрасный глаз и хлюпавший кровоточащим носом Коршунов походили на артистов, которым только что принародно вручили по ордену Ленина, они сияли, оживленно размахивали руками и с радостью бросились в отеческие объятия Григория Петровича.

Успех, черт побери, успех! И не топорная, а филигранная операция!

— Молодцы! — Беседин обнял и поцеловал главного волка. — Если операция выгорит, получишь орден! (Правда, не сказал какой.)

— Это заслуга Марии Николаевны, — скромничал Геннадий Николаевич. — Это она молодец!

— Поздравляю вас, Мария Николаевна! — торжественно сказал шеф и пожал руку главной героине спектакля.

— Извините, Григорий Петрович, за мою наглость на пикнике. я вас не знала.

— Все это ерунда! Хотя. хотя. — он добродушно улыбнулся. — Вам следует вести себя скромнее в мужском обществе.

— Но я же актриса!

— Советская актриса! — поднял указательный палец Беседин, всегда придававший большое значение воспитательной работе.

В уголке он пропустил несколько рюмок тет-а-тет с Коршуновым.