С бреднем

— Мн что! А вотъ Клюквинскіе крестьяне, такъ т свчки за него кверху ногами ставятъ, чтобы лихорадка его затрясла.

— Отчего-же онъ такъ клюквинскимъ крестьянамъ солонъ?

— Да изъ-за всего. А больше изъ-за скота.

— Какъ такъ изъ-за скота?

Калистратъ поднялъ палецъ и погрозилъ Укромнову.

— Повремените маленько разговаривать Константинъ Павлычъ, — тихо сказалъ онъ. — Кажется, щуку обошли, и матерую щуку. Тише… А то попугаете. Вылзай, Уварка, вылзай на берегъ… Довольно.

Парень выскочилъ на берегъ, придерживая одинъ конецъ бредня. Калистратъ ловко завернулъ бредень и проговорилъ:

— Готово. Если есть, подлюга, то ужъ теперь не уйдетъ.

— Тащить? — спрашиваетъ Уварка.

— Тащи.

Вытащили бредень. Въ сти лежала запутавшись щука фунтовъ въ шесть всомъ.

— Господи Іисусе! Вотъ такъ рыбина! — удивился Уварка.

— Попалась, голубушка, — шепталъ Калистратъ. — Не вороши бредень, Уварка, не вороши. Постой… Надо ей прежде загривокъ свернуть. А то ускочетъ, какъ сть развертывать будемъ. Она хитра.

И Калистратъ, наступя колномъ на бредень, сломалъ позвоночникъ у головы рыбы.

— Щука? — спросилъ Укромновъ Калистрата, разсматривая рыбу сквозь очки.

— Она самая. Теперь не уйдетъ. Вотъ, ваша милость, у васъ не только на уху, а и на заливное будетъ. Видите, что значитъ верба! Видите, что значитъ подъ деревьями ловить! А будь Плюшкевичъ не собака на сн, такъ мы теперь на его берегу подъ деревьями уйму-бы рыбы выловили. И мн на дв селянки хватило-бы, не только вамъ.

— Я теб дамъ, Калистратъ… Я теб маленькихъ щукъ отдамъ, которыхъ раньше словили, — пообщалъ баринъ.

— Тутъ плотвы еще съ десятокъ есть! — вскричалъ Уварка, развертывая бредень и выбрасывая на траву большую щуку съ открытымъ зубастымъ ртомъ, уже уснувшую. — Ерши тоже есть, окунь…

— Уловъ богатый! что говорить! — любовался Калистратъ. — Еще закидывать будемъ или почивать ужъ отправляться? — спросилъ онъ барина.

— Еще-бы окуньковъ парочку для Еликаниды Ивановны. Маленькихъ щукъ, плотву я теб отдамъ. Отъ плотвы уха горька. А окуньковъ парочку надо.

— Ну, пройдемъ еще разикъ-другой… вонъ тамъ къ каменьямъ-то поближе… Перетаскивай, Уварка, одежу. А я бредень понесу.

Стали переходить на новое мсто.

— Такъ что-жъ ты давеча про клюквинскій скотъ-то сталъ говорить? — напомнилъ баринъ Калистрату.

— Ахъ, да… И задумалъ, изволите видть, этотъ Плюшкевичъ крестьянской потравой жить, — началъ Калистратъ.

— Какъ это такъ? — недоумвалъ баринъ.

— А чья скотина къ нему на лугъ зайдетъ, сейчасъ изловитъ ее, загонитъ и за потраву взыщетъ рубль серебра. А луга у него незагороженные. Да и сданы они у него подъ покосъ лавочнику и дворнику, что у насъ постоялый дворъ держитъ. Ну, разъ загналъ, два загналъ, три, четыре — крестьяне острастку на счетъ скота стали держать. Что-жь, вы думаете, онъ съ своей дочкой-вдьмой придумывать началъ? Сталъ съ хлбомъ за кусты садиться. Сядетъ въ кусты да и манитъ проходящую корову или лошадь, высовываетъ ей изъ-за куста хлбъ съ солью. И дочка евонная также съ хлбомъ сидитъ. Въ одномъ куст онъ, въ другомъ она. А какъ корова на хлбъ польстится, да на лугъ войдетъ — сейчасъ они кричать:- «Потрава! Свидтелей сюда!» Ну, загонитъ корову, а потомъ хозяева и иди ее выкупать. Да вдь такъ разлакомился, что не только коровъ, а куръ крестьянскихъ сталъ крупкой къ себ приманивать, утокъ, гусей. А съ этими ужъ безъ разговора… Какъ заманилъ — тутъ и голову долой, а завтра въ супъ. Смотришь, Личарда его врный Вавила ужъ супъ ему варитъ изъ заманенной курицы… Такъ вотъ тутъ-то и завопіяли клюквинскіе крестьяне. Ну, Господи благослови! Берись, Уварка, и заноси! Здсь мсто окуневое. Авось, для барыни, Еликаниды Ивановны, окуньковъ выловимъ.

Калистратъ поплевалъ на руки, взялся за бредень и ползъ въ воду. Ползъ и Уварка, но оступился въ вод въ яму, выпустилъ изъ рукъ бредень и ушелъ въ воду съ головой. Онъ тотчасъ-же вынырнулъ и закричалъ, фыркая:

— Батюшки, глубь-то тутъ какая! Какъ возможно тутъ рыбу ловить! Здсь совсмъ ловить невозможно. Да и теб, дядя Калистратъ, тутъ не пройти. Тутъ яма. Лучше выходи. Надо на другое мсто перейти.

Они оба вышли на берегъ. Уварка стоялъ въ прилипшей къ тлу мокрой ситцевой рубах, Калистратъ вытаскивалъ изъ воды пустой бредень и говорилъ:

— Эхъ, ты, рыбакъ! Ямы испугался! Это не яма, а омутокъ. Въ омутк-то окуней и ловить.

— Нтъ, нтъ… И не подзадоривай его, Калистратъ, — сказалъ баринъ. — Въ такомъ глубокомъ мст нечего ловить. Еще утонетъ, храни Господь. Лучше перейдемъ куда-нибудь въ другое мсто.

— Да куда-же намъ теперь перейти-то?

Калистратъ стоялъ въ раздумьи и чесалъ затылокъ.

— Константинъ! — послышался гд-то изъ-за кустовъ женскій голосъ. — Скоро вы кончите? Я безъ тебя спать не могу.

— Барыня! — воскликнулъ Уварка и сталъ обдергивать на себ мокрую рубаху.

— Да, она. Одвайтесь скорй… — проговорилъ Укромновъ Калистрату и Уварк. — Довольно рыбу ловить. Для насъ на уху хватитъ.

— Константинъ! можно мн къ вамъ?

Голосъ барыни слышался ужъ близко.