С чистого листа

Мне кажется, что в целом мире меня поняла бы только эта девчонка. Остаток вечера я сижу и думаю: «Надеюсь, она выкарабкается». И хотя в новостях соблюдают закон о вторжении в ее личную жизнь и все, что я знаю, – это ее фамилию, я пишу ей об этом письмо, вкладываю его в ее любимую книгу и вхожу в Интернет, чтобы разыскать почтовый адрес местной больницы.

Либби

13 лет

Доктор Уайсс высокий и худой – похоже, он не смог бы набрать вес, даже если бы попытался. Его беспокоит то, что я пытаюсь покончить с собой. Я говорю ему:

– Если бы я хотела совершить самоубийство, есть более быстрые способы это сделать.

Он стоит рядом с моей больничной койкой, скрестив руки на груди. Выражение его лица определить нелегко, поскольку он умудряется одновременно и хмуриться, и улыбаться.

– Твой отец говорит, что ты шесть месяцев была буквально прикована к дому.

– Это зависит от того, откуда начинать отсчет. Пять месяцев и двадцать четыре дня я была слишком тучной, чтобы протиснуться в дверь. Но в школе я последний раз была два года назад.

– Нам необходимо понять два важных момента: почему у тебя случился этот приступ паники и почему ты набрала вес. Вот на это нам надо направить наши усилия. Это процесс долгий, и он займет много времени, но мы намерены снова сделать тебя здоровым человеком.

Я гляжу на отца, сидящего в кресле напротив меня. Он, как и я, знает ответы на эти вопросы. Причины случившегося – в резком изменении моей жизни, когда мне было десять лет. В травле, издевательствах и страхе. Чудовищном страхе перед всем, но прежде всего – страхе смерти. Внезапной, неожиданной смерти. Они также в моем ужасе перед жизнью. Этой огромной пустоте в груди. В том, что касаешься лица или тела и ничего не чувствуешь. Вот почему я оставалась дома. Вот почему стала есть. И вот почему оказалась здесь. Но все это вовсе не значит, что я хочу умереть.

За день до выписки из больницы сестра приносит мне бандероль без обратного адреса. Почти все остальные посылают мне письма, а не посылки, и именно по этой причине я распечатываю бандероль. А также оттого, что здесь нет папы, который отобрал бы ее у меня, прежде чем я смогла бы взять ее в руки.

Внутри оказывается написанная от руки записка без имени или подписи плюс моя любимая книжка. На самом деле это один из моих экземпляров книги с моими инициалами на обложке и многочисленными пометками внутри.

«Мне казалось, что тебе, наверное, захочется ее получить. – В отличие от других писем, это довольно приятное. – Хочу, чтобы ты знала: я за тебя болею». Впервые за долгое время я касаюсь своей кожи и что-то чувствую.

Когда приезжает Рейчел Мендес – моя домашняя учительница и сиделка, – я откладываю книгу и говорю ей то, что хотела сказать, но никто и слушать не желал. Я выискиваю одну из новостных статей на своем новом телефоне, первом телефоне, который купил отец, чтобы я могла ему позвонить, если мне что-то понадобится.

Я увеличиваю свою фотографию, сделанную в тот день, когда меня вызволяли из нашего дома.

– Эта девушка, – говорю я Рейчел, – совсем не похожа на меня. Она – не та, кто я есть на самом деле.

У меня такое чувство, что Рейчел это поймет, поскольку она в старших классах притворялась, что у нее традиционная сексуальная ориентация, хотя уже в восьмом классе поняла про себя, что является лесбиянкой.

– Это не я, – снова повторяю я.

Ее глаза вспыхивают от радости.

– Прекрасно. Давай посмотрим, сможем ли мы найти настоящую.

Настоящее время

Либби

Перед первым уроком, когда я открываю свой шкафчик, оттуда вылетает какой-то предмет и приземляется прямо мне на ботинок. Это листок бумаги, сложенный втрое. Некоторое время я просто молча пялюсь на него, поскольку по собственному опыту знаю: листы бумаги, сложенные подобным образом, как правило, не сулят ничего хорошего.

Наконец, я поднимаю его и разворачиваю внутри шкафчика, чтобы никто не видел.

Самый Толстый Подросток Америки спасен из своего дома

Это статья из Интернета, а вот и я на размытом снимке в тот момент, когда сотрудники службы спасения катят меня по лужайке перед домом.

С другой стороны еще одна фотография, на которой крупным планом изображено мое лицо. Она сделана вчера в нашей столовой. Рядом с фото кто-то написал: «Поздравляем! По всеобщему голосованию ты теперь – самая толстая девочка-подросток в нашей школе!»

Я закрываю дверцу шкафчика и прижимаюсь лбом к холодному металлу, поскольку испытываю одновременно и жар, и головокружение, а все начинается именно таким образом. Может быть, она чувствовала то же самое, когда приехала в тот день в больницу? Может быть, для нее все тоже начиналось именно так?