С чистого листа

– Я здесь, – сказала я. – Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, останься. Проснись. Пожалуйста, проснись. Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Если кто-то и может вернуться, так это ты. Пожалуйста, вернись. Пожалуйста, не уходи. Не бросай меня одну. – Потому что, если бы она ушла, то же самое случилось бы и со мной.

За пределами школы небо кажется смесью белого и голубого, но свежий прохладный воздух ощущается поцелуем на моей разгоряченной коже.

Я отыскиваю в рюкзачке маркер, ищу свободное место на кроссовке. Пишу: Просто держи голову повыше, а кулаки – пониже (Харпер Ли. Убить пересмешника). Я приказываю мозгу сосредоточиться на чем-то хорошем – хотя бы на том факте, что сегодня в столовой никто не попытался проехаться на мне, как на быке. Или на том, что у меня, похоже, есть три настоящие подруги. Или на том, что Терри Коллинс переезжает в Миннесоту. И «Девчатам» придется заменить ее. И все равно не могу отделаться от странного чувства, будто я здесь не на своем месте.

Я вспоминаю Мари Клариссу Блеквуд из книги «Мы живем в замке». Я всегда любила ее, и мне было ее жаль, поскольку она с причудами и не совсем обычная, такая же, как и я. И еще ее не понимали, в чем я себя убедила. Но сейчас меня беспокоит это непроходящее неприятное чувство, как будто что-то происходит не так, как должно быть. Может быть, я где-то ошиблась. Может быть, это даже и лучше, что ее заперли подальше от остального мира. Может быть, она не создана для того, чтобы жить, как все остальные люди, с другими людьми. Может быть, ей надо остаться в том доме навсегда.

Джек

В толпе людей я вижу ту самую девушку, очень большую, и она приближается ко мне. Да, это она – Либби Страут. Группа других девушек подталкивает друг дружку локтями, и хотя они только перешептываются между собой, я слышу, как они вспоминают «Родео на толстухе. Они пялятся на Либби, и в этот момент до меня наконец доходит весь ужас случившегося. Вот что я натворил – своими руками нарисовал красную мишень у нее на спине.

Они продолжают таращиться, а она останавливается передо мной и передает мне записку.

– Вот.

От этого у девушек начинается приступ хохота, и я почти слышу, как начинают вертеться жернова мельницы, разносящей сплетни по всей округе.

Либби

После уроков я спускаюсь на один пролет по лестнице из вестибюля в мрачный подвал. Здесь располагается старая баскетбольная площадка, на которой проходили игры еще до того, как был выстроен спорткомплекс за миллион долларов, вмещающий десять тысяч зрителей. Джек Масселин развалился на скамейках открытой трибуны, вытянув ноги и уперев локти в вертикальную часть лестничной ступеньки. Он о чем-то разговаривает с Тревис Кирнс из редакторской группы, улыбчивой девушкой с длинными каштановыми волосами, и с парнем с гладкой бритой головой. Это, наверное, Кешон Прайс, звезда баскетбола. Они вслушиваются в каждое слово Джека Масселина. Он поднимает взгляд, замечает меня, но при этом продолжает говорить.

А может быть, он и не видит меня. Хотя я тут самая крупная девушка.

Я сажусь в стороне от них, на первом ряду. В этом зале уместится, наверное, человек шестьсот, и есть тут что-то такое, от чего становится грустно и тоскливо, как бывает в заброшенных местах, которым, конечно, этот спортзал и является. С каждым новым смешком, доносящимся до меня сверху, я чувствую себя все более и более невидимой. Входят еще два ученика, но я их не знаю по именам. Девушка садится рядом со мной, всего в полуметре, а парень занимает место на ряд выше. Девушка наклоняется в мою сторону и произносит:

– Меня зовут Мэдди.

– Либби.

– Вот здесь и происходит неформальное обсуждение школьных проблем? Здесь все собираются?

Именно в этот момент заявляется мистер Левин.

– Привет, привет. Спасибо всем, кто сегодня пришел сюда. – Он останавливается перед трибуной, уперев руки в бедра. На нем оранжевый галстук-бабочка и такого же цвета кроссовки. Если бы не седина, его можно было бы принять за одного из нас.

– Давайте-ка разберемся со всем этим прямо сейчас, – начинает он. – Я не собираюсь говорить с вами на тему о важности толерантности, равенства и о том факте, что тут замешаны мы все, потому что не считаю вас тупицами, полностью лишенными моральных принципов. Я думаю, что все вы достаточно умны, просто умудрились совершить глупые поступки. Кто хочет начать?

Мы сидим и не двигаемся с места. Замолкает даже Джек Масселин. Мистер Левин тем временем продолжает: