С чистого листа

Но тут небо раскалывается пополам и вниз потоком льется вода. Я бегу к машине, он распахивает дверцу, и я, по возможности грациозно, забираюсь внутрь, а это неизбежно означает, что я скольжу и спотыкаюсь, и кроссовки скрипят на коврике, а волосы налипают на лицо. Я захлопываю дверцу, и вот я тут, задыхающаяся и огромная, промокшая до нитки, на переднем сиденье «Ленд Ровера», принадлежащего Джеку Масселину. Я понимаю, что с меня капает. Капает с волос, рук, джинсов. Это один из тех случаев, когда я особенно болезненно ощущаю, как много места занимаю.

– Миленькая тачка, – говорю я. Салон тут жженного красно-оранжевого цвета, а так все довольно примитивное и старое. Хотя ясно одно: я нахожусь в тачке клевого парня. – Кажется, именно на таких разъезжают на сафари.

– Спасибо.

– Это грузовичок? Или легковушка? Как она точно называется?

– Как насчет самой говенной тачки во всем Амосе?

– Да ладно тебе.

Джек

Я включаю обогреватель, и стекла начинают запотевать.

Она говорит:

– Я думала, все уже разъехались.

– Я действительно собирался домой, но увидел, как ты выходишь на улицу. Подумал, что, может быть, тебя нужно куда-нибудь подвезти или хотя бы спрятать от дождя.

– Папа обычно не опаздывает. – Она достает телефон, проверяет его, и я замечаю тревогу у нее в глазах, хотя она пытается проморгать ее, чтобы я ничего не увидел. – Он сейчас будет здесь.

Мы сидим и наблюдаем за дождем. Стекла запотели, тихо играет музыка. Если бы это была Кэролайн, мы бы уже целовались.

И тут я думаю, а почему бы мне не замутить с Либби Страут.

Какого черта?!

Я говорю себе: это же та самая девчонка, которую у тебя на глазах вытаскивали из дома с помощью подъемного крана!

А потом я снова думаю о том, как бы мне с ней замутить.

Прекрати думать о том, как замутить с Либби Страут.

Я говорю:

– Можно тебя кое о чем спросить? Если бы у тебя появилась возможность сдать анализы, чтобы понять, есть ли у тебя заболевание, которое было у твоей мамы, ты бы стала этим заниматься?

Она чуть склоняет голову набок и принимается изучать приборную доску.

– После того как она умерла, отец отвел меня к неврологу. Он сказал: «Можно провести целую серию проверок, чтобы выяснить, если ли у тебя в мозгу аневризмы. А если есть, то имеется возможность справиться с ними, чтобы они перестали представлять собой серьезную проблему. Правда, нет гарантии, что абсолютно все они будут поддаваться лечению». Мы с папой отправились домой и обсудили эту тему. Я тогда была еще маленькой, чтобы понять все до конца, поэтому решение принимал именно он.

– Так ты проходила тесты?

– Нет.

– А сейчас? Сейчас ты бы стала это делать?

– Даже не знаю.

И хотя мы с ней разговариваем про аневризмы, я не перестаю думать о том, как было бы здорово с ней замутить. И тогда я говорю:

– Боже мой, женщина, ты ведь действительно умеешь танцевать.

Она улыбается.

Я тоже улыбаюсь.

Она говорит:

– Я только что отнесла заявление на участие в «Девчатах».

– Правда?

Она изгибает бровь:

– Извини, а разве тебя это шокирует?

– Только потому, что я не представляю себе, как ты будешь танцевать в строю. Я не совсем понимаю, чего хорошего в том, что все тащатся от тридцати одинаково одетых девчонок, орудующих флажками, и все такое. Я вижу тебя как девушку, исполняющую только свой, индивидуальный танец. Если тебе интересно мое мнение, то ты гораздо лучше этих «Девчат».

– Спасибо.

Она расстегивает молнию на рюкзаке и что-то вынимает оттуда – поначалу это кажется каким-то безобидным предметом: просто скомканный листок белой бумаги. Но потом я читаю то, что на нем написано: «Тебя не хотят».

– Где ты это взяла?

– В своем шкафчике.

– Тебе известно, кто его туда положил?

– Нет. А какая разница?

И я понимаю, что она имеет в виду. Действительно, разницы тут нет. Почти что. Дело в том, что эта записка вообще была написана, значит, кто-то так думает и мог бы сказать ей эти слова.

– Люди бывают клевые, но еще они бывают и поганые. Я часто бываю поганым. Но не до конца. А ты, Либби Страут, клевая.

– Мне это неизвестно, но вот одна причина, почему я подала заявление и буду пробоваться. – Она берет бумажку из моих рук и машет ею. – Они могут говорить мне таким образом все, что хотят, но только я их при этом не слушаю. – Она снова комкает листок и кидает его обратно в рюкзак.

– Я тоже хочу тебе кое-что показать, – говорю я. Беру телефон, нахожу в нем нужную информацию и показываю ей.

Она читает вслух электронное послание: «Уважаемый Джек…» И мне приятно слышать, как она произносит мое имя. То есть на самом деле очень приятно. «Спасибо, что связались с нами. Мы с большим интересом обследуем вас. Если вам неудобно приехать в Ганновер, мы предлагаем вам связаться с доктором Амбер Клайн из отделения нейрофизиологии и когнитивной неврологии Индианского университета в Блумингтоне. Всего вам наилучшего, Брэд Дачейн».

Она поднимает взгляд:

– Это насчет прозопагнозии?

– Ага. Я бы не стал сам писать ему, только из-за тебя.

– Ты поедешь к ним?

– Не знаю еще. – Да!

– А согласие родителей для этого не потребуется?