С чистого листа

– Я не знаю, кто их посылал, а даже если бы и знала, то не стала бы их оглашать, какими бы жуткими они ни были. Но почувствовала, что мне нужно что-то сказать.

Я уже оделась, но по-прежнему вздрагиваю. Во-первых, у меня мокрые волосы. Во-вторых, я ужасно разозлилась. Одной-единственной фразой Джек Масселин слегка развеял славу моего мига в истории: «Тебе одеться надо бы».

Директриса Вассерман снова перечитывает мое поучение и кладет его перед собой. Сплетает поверх него пальцы и смотрит на меня, и я вижу в ее глазах гнев, но направлен он не на меня.

– Мне очень жаль, – произносит она. – Действительно очень жаль.

Глаза у меня вдруг начинает щипать, чего я никак не ожидала. Я гляжу на свои руки, веля себе не плакать. Не надо плакать. Ты показала им. Ты заявила о себе. Может, сегодня ты даже помогла кому-то, кому надо было услышать, что ты хотела сказать.

– Вопрос закрыт.

Я поднимаю на нее взгляд.

– Правда?

– Пусть это будет последний раз, когда ты берешь дело в свои руки, и последний раз, когда я тебя здесь вижу. Если только ты не получишь еще письма. В этом случае я хочу, чтобы ты обращалась прямо ко мне без каких-либо попыток предпринять что-то самой. И если ты все-таки узнаешь, кто их посылает, мне бы тоже хотелось это знать.

ТЕБЯ ХОТЯТ

Либби Страут

«Тебя не хотят».

Вот что мне недавно написал некто в анонимном письме. Интересно, кому же кажется в порядке вещей сказать такое другому человеку. Я серьезно. Подумайте об этом.

«Тебя не хотят».

Вообще-то это самое жалкое и презренное, что можно кому-то сказать.

Наверное, писавший намеревался высказать, что «ты толстая, и это вызывает у меня отвращение». Так почему бы этого не сказать прямо?

Вам неизвестно, хотят меня или нет.

Но знаете что? Хотят.

Хотите верьте, хотите нет, но у меня есть семья, которая любит меня, и к тому же у меня есть друзья. Я даже целовалась с мальчиками. Я еще не занималась сексом по той причине, что пока к этому не готова. Не потому, что меня никто не хочет. Дело в том, крохотный и злобный Автор анонимного письма, что я просто восхитительна. У меня прекрасный характер и развитый ум, я сильная и умею бегать. Я жизнерадостна. Я полна сил. Я собираюсь многого достичь в жизни, потому что верю в себя. Я могу не знать, чего именно, но это лишь потому, что мои возможности безграничны. Ты можешь сказать то же самое?

Жизнь слишком коротка, чтобы судить других. Не наше дело говорить кому-то, что они чувствуют или кто они есть. Почему бы вместо этого не уделить время себе? Я тебя не знаю, но гарантирую, что у тебя есть проблемы, которые ты можешь решить. Возможно, у тебя прекрасное тело и идеальное лицо, но, бьюсь об заклад, у тебя тоже есть комплексы, которые мешают тебе раздеться до фиолетового бикини и позировать у всех на глазах.

Что касается остальных, то запомните следующее: ВАС ХОТЯТ. Больших, маленьких, высоких, низких, красивых и не очень, общительных и застенчивых. Не позволяйте никому, даже самим себе, убеждать вас в обратном.

Особенно самим себе.

Джек

Я стою в главном зале магазина «Масселин» и жалею, что бейсбольный сезон не длится круглый год, что мне придется ждать до весны и что не всем нам требуется играть. Если бы я управлял миром, в нем каждый бы носил форму, и так бы мы находили друг друга.

Если бы мир был устроен именно так, я бы узнал Монику Чапмен, тоже стоящую в главном зале «Масселина». Я бы сразу понял, что женщина, с которой разговаривает мой отец, она и есть. Мне бы не пришлось гадать, бывала ли она здесь раньше.

Вместо этого я перебиваю их, стоящих слишком близко к витрине со «Звездными войнами», где их может заметить любой входящий в магазин, включая мою мать. Они отстраняются друг от друга, и тут я вижу имя отца на бейджике и замечаю его виноватый взгляд.

– Здравствуй, Джек, – говорит она.

Может, это и она, а может, и нет, но я не дожидаюсь выяснения. Я гляжу на отца и говорю:

– Сукин ты сын.

И выхожу прочь.

Дома я сметаю все с подвальных полок на пол. В мусор. Я зверею, словно раскапризничавшийся ребенок, давя детали ногами, швыряя их о сколоченный из фанеры стол, ломая инструменты и всю эту дрянь, на чертежи и сборку которой я убил столько времени.

Я распаляюсь еще больше, пока наконец не ударяюсь рукой об стену так, что течет кровь. Боль – это хорошо, и мне нравится, когда она пронзает кулак и кости. Я вновь и вновь бью по стене. Это способ ощутить что-то, не стоя за невидимым забором с проволокой под током, отделяющим меня от всех остальных.

Полчаса спустя я собираю обломки, весь спокойный и собранный, когда, крадучись, входит мужчина с именем отца на бейджике.

Он осматривает царящий вокруг хаос и смотрит мне прямо в глаза.

– Я все заканчиваю. С ней.

– Меня это не касается.

– Просто хотел тебе сказать.

– А почему сейчас? Что тебя заставило принять это судьбоносное решение?

– Вот это, – отвечает он, кивнув на меня. – Вот этот твой гнев. Мне не хочется, чтобы ты меня ненавидел.