С чистого листа главы 100-165

Шарптон выступал на студии в Нью-Йорке, а Буллер был в одной студии с Рассертом. Шарптон начал с жалостливых причитаний о расизме со стороны администрации Бакмэна, которая на тот момент действовала всего около двенадцати дней. В качестве подтверждения он процитировал мою долгую личную историю, начав с моего утверждения о том, что Харлан по достоинству был ниже меня. Когда Тим отметил, что я совершенно четко говорил про верхний и нижний ярусы, Шарптон возразил:

– Конечно, так говорит мистер Бакмэн, но это не значит, что это правда!

Тим взглянул на генерала Буллера.

– Генерал? Вы когда-то командовали президентом. Он расист?

– Абсолютно нет! Это самое нелепое, что я когда-либо слышал! Лейтенант Бакмэн был одним из лучших офицеров, которыми мне выпадала честь командовать, и я ни разу не увидел даже доли расизма ни в его словах, ни в его действиях. Я порекомендовал его для раннего повышения, и если бы он остался в армии, у него сложилась бы выдающаяся карьера. Он был превосходным офицером.

– Тогда что насчет значимости того, на каком ярусе он был? Была же какая-то важность?

Буллер фыркнул:

– Это было, когда он был на кадетских курсах, что для офицера то же самое, что и тренировочный лагерь. Выстраиваться начинают с одного конца казарм, и сержант в алфавитном порядке назначает каждому мальчику место. Это всего лишь кучка восемнадцати-девятнадцатилетних детей, и сержант просто идет по списку "ты… ты… ты…". Бакмэн… Бакминстер… следующие! Они спят, где им велено, шагают туда, куда велено, делают то, что сказали и делают это с тем, с кем скажут! Вот и все. Каждый солдат и каждый офицер проходит через это. Это начальная подготовка, и так она устроена. Если бы Эл Шарптон служил своей стране также, как слушается своего языка, он бы знал это!

Дальше стало только лучше! Я смотрел и забавлялся тому, как моему старому другу приходится сидеть и слушать этот обмен оскорблениями в исполнении Шарптона и Буллера. Шарптон назвал моего бывшего командира «Томом» и «мальчонкой на плантации», а Буллер обозвал Шарптона «чертовым идиотом» и «лживым куском *запикано*». На этом месте я чуть не лопнул от смеха, и Рассерт решил закруглиться с обоими. Я сказал Мэрилин, что мы когда-нибудь должны пригласить генерала Буллера на ужин, и может, даже выступить перед Национальной ассоциацией содействия равноправию, на что она сказала мне:

– Угомонись! – и погрозила пальцем.

Почему-то мне подумалось, что на этом проблема рассосется сама собой, и я боялся подумать, что подумает обо всем этом семья Харлана.

В понедельник утром я полетел на Маrinе Оnе обратно в Вашингтон, а Мэрилин осталась дома с детьми. Это был их последний год в старшей школе. Нам нужно было только продержаться в качестве двухдомной семьи, пока они не закончат школу. Это стало бы непросто, поскольку Мэрилин была Первой Леди, и ей нужно было быть в Вашингтоне вместе со мной. Это было бы нелегко.

Я рано вышел из дома и добрался до работы где-то к восьми часам, и отправился прямиком в Овальный Кабинет. Все по порядку – я получил ежедневный брифинг президента уже без каких-либо выкрутасов. Официальные разведданные все еще целиком и полностью указывали на Ирак. Данные, которые я получал от Троих Друзей, указывали на Аль-Каиду и Афганистан.

Приоритет номер один – разгрести все это дерьмо! Мой первый звонок был Коллинсу Барнвэллу, и я сказал ему, что я хочу видеть всех троих у себя в одиннадцать часов с самыми последними новостями. Барнвэлл был названным главой расследования, и помощником исполнительного директора ФБР. Остальные двое, помощник главы Секретной Службы Уильям Башам и заместитель главы отдела аналитики ЦРУ Уинстов Кридмор должны были прибыть вместе с ним.

До этого я занимался разбором всякой мелкой всячины. Это не значит, что я валял дурака, но на президентском уровне важны даже мелкие дела. Секретари пытаются все учитывать, но на такое часов в день не хватает. Даже походы в туалет, казалось, были по расписанию. Забудьте о том, чтобы поболтаться без дела, или почитать журнал, или разложить пасьянс на компьютере. Вы на это время уже заняты. В это же время обязательно может привалить что-нибудь, что сметет собой все остальное. Кстати, все, что оказывается на столе у президента, может буквально быть вопросом жизни и смерти.