С добрым утром, Марина

— Уверен, со скрипом жатва начнется! До сих пор два комбайна ремонтируются. Жалуются люди… И вот что я хочу еще добавить по поводу жалоб на товарища Говоруна. Поступили, уже поступили сигналы по поводу его порочного стиля работы. Например, от заведующего фермой Трубина, от культработника Жукова. Да и многие женщины говорили, что председатель слишком крут и неуживчив, с редким тружеником по-человечески считается. Видно, забыл коммунист Говорун, для чего избран колхозниками в руководители, раз решил нарушать колхозную демократию, советскую законность…

Минуту-другую держалась тягостная тишина: видно, не сразу можно было осмыслить выводы Ведерникова. Павел Николаевич бросил на товарищей встревоженный взгляд — никто на него не смотрел. Лишь второй секретарь Аржанов, погладив залысину, покосился на него, как бы говоря: «Видишь, Говорун, до чего можно докатиться? Я ведь сколько раз предупреждал тебя. Помнишь?»

После реплик и вопросов, которые были брошены с разных мест, начали высказываться члены бюро. Одни поддержали Ведерникова, соглашаясь с тем, как важен и своевременен разговор о типе современного председателя колхоза. Другие защищали Говоруна, ценя его за опыт, за хозяйскую рассудительность. А суслонский председатель разгорячился и заявил, что не понимает, кому и зачем понадобилось раздувать из мухи слона. Построенный дом — это одно, а текущие колхозные неполадки — это другое. Сам же Денис Михайлович, пока говорили члены бюро, чертил что-то на листке бумаги, и по его лицу трудно было понять, какую сторону он примет.

— Ну, а дом, с домом-то что? — наконец он спросил Павла Николаевича сдержанно и раздумчиво. — Ведь это главный пункт в сегодняшнем разговоре, насколько я понимаю… В самом деле, зачем построил такой домище? Три семьи там можно разместить. Непонятно, откуда у тебя непомерный жилищный аппетит? И еще вопрос. Скажи нам вот тут, на бюро, откровенно, не кривя душой: дом построен честно, на свои сбережения?

Когда Денис Михайлович говорил, он обычно смотрел прямо на собеседника, а казалось, будто его глаза смотрели куда-то в другую точку, при этом голову он держал высоко, отчего создавалось впечатление, что ему все время приходится к чему-то прислушиваться. Эту его манеру держаться знали все.

— Дом построен на свои деньги, — ответил Павел Николаевич и всех обвел открытым, бесстрашным взглядом, лишь на Ведерникова посмотрел с презрением. — Думал, семья разрастется, сын женится, пойдут внуки. Да просчитался: мой Юрий по-своему решил. Ну, и хотелось без тесноты, культурно, благоустроенно пожить… Может, и правильно: не нужно бы строить такой дом. Вроде промашка получилась. Но не ломать же его теперь, чтобы построить новый, поскромнее?

— А ты его под детский сад отдай колхозу! — посоветовало несколько голосов.

— Могу, хоть детсад у нас есть, — подумав, сказал Павел Николаевич.

Секретарь опять спросил:

— Стало быть, дом полностью построен на свои деньги? До последней копеечки? Не так ли?

Прищуренные, немного усталые глаза за очками укорили Павла Николаевича: «Эх, Говорун, Говорун, некстати эта история ни тебе, ни нам!» Что можно было ответить на этот вопрошающий взгляд? А молчание становилось неловким. Павел Николаевич смутился…

— Вот видишь, молчишь! — с сожалением произнес секретарь и вздохнул. — Выходит, нет дыма без огня. Выходит, вовремя поставлен сегодня вопрос о тебе.

— На бюро я готов дать ответ на любой вопрос. На то и бюро. Только Ведерников разрисовал все в нужных ему красках.

— А все же как строился дом? Совесть у тебя чиста?

Все ждали, что ответит гремякинский председатель, дальше тянуть было нельзя. И он проговорил:

— Кривить душой не умею. Дом построен на собственные сбережения, как принято говорить… Ну, разве что какая мелочь перепала. Помню, гвоздей у меня не оказалось. Да полсотни кирпичин подвезли — не хватило своих.

— Вот-вот — мелочь! — перебил его Денис Михайлович. — А она и попала людям прямо в глаза, как соринка, мешает видеть то хорошее, что сделано тобой в Гремякине. Если сказать по-хозяйски, сделано ведь немало. А мелочь… Мелочь может испортить большое дело. Вроде капли дегтя в бочке с медом.

— Так я ж оставшееся у меня стекло и краски передал потом колхозу! — сказал Павел Николаевич, вспомнив, как оно было. — Получилось так на так, баш на баш, копейка в копейку. Полный расчет и за гвозди и за кирпичины.

— А железные ворота? А саженцы яблонь? — вскипел Ведерников, возмущенный упорством гремякинского председателя.

— Железные ворота мне действительно сделаны бесплатно. Кузнец смастерил, он у нас недавно, новый человек. Пытался я произвести с ним расчет, а он — ни в какую! Заявил, что это, мол, подарок от него. Так сказать, на память, из уважения. Только кузнец оказался себе на уме, стал поблажки требовать, просил поставить его жену заведующей птичником.